Завод
Шрифт:
— Нет. Не считаю, Викентий Назарович, — веско проговорил Леонид Платонович. — Я не силен в вашей альпинистской терминологии. Но тут иная основа.
Многие переглянулись. Внешне грубая отповедь заместителю министра была со стороны начальника управления искусной лестью. Лужскому импонировало, когда подчеркивалось его увлечение этим мужественным спортом.
— Иная основа, — повторил Леонид Платонович. — Самоуспокоился наш Греков. Почил на лаврах. Вот и пошел на нарушение дисциплины.
— В чем нарушение? — возмутился Гасан Махмудович. — Хороший
Леонид Платонович терпеливо переждал, поджав плоские пергаментные губы.
— Надеюсь, вы понимаете, что столь ответственное и серьезное недовольство высказано мною не без оснований. Верно, Геннадий Захарович? — Леонид Платонович посмотрел на Грекова.
— Факты! Где факты? — крикнул Шульгин и вытер лысину платком.
— Фактов хоть отбавляй, — Леонид Платонович извлек из папки толстую стопку бумаг. — Протоколы группы народного контроля. В них требуют привлечь Грекова к ответственности. Вплоть до отстранения от должности. Оснований для этого, должен сказать, предостаточно. Я уже докладывал об этом Викентию Назаровичу, и он разделяет мое беспокойство.
— Свое мнение я выскажу сам, — нетерпеливо произнес Лужский. — Мы обсуждаем вопрос первейшей государственной важности. Первейшей. Особенно хочу подчеркнуть значение системы управления при слиянии небольших предприятий. Мы обязаны подойти со всей серьезностью, а не смешивать два разноплановых вопроса. — Лужский помолчал. — С Грековым разговор особый. К тому же я заметил тут и директора завода.
— Бывшего директора, — произнес Смердов. — Хочу просить, чтобы на пенсию отпустили. С этим и приехал…
У «Детского мира» женщина продавала надувные шары. Смердов достал кошелек. Женщина отсчитала ему двадцать разноцветных баллончиков.
— Как гора с плеч. А то все думаю, что внучатому племяшу подарить. Я у сестры остановился: гостиницу не забронировал, — сказал Смердов.
— Можете взять мой номер. Я вечером улетаю. — Греков повернулся к продавщице — И мне десяток. — Получив холодный, негнущийся пакетик, он протянул его Смердову. — От моего имени подарите. Пусть надувает.
Смердов принял пакетик и сунул его в карман.
— Мне в метро… Не нравится мне ваш вид, Геннадий Захарович.
— Радостного мало, Рафаэль Поликарпович.
— Знаете, о чем подумал один чудак во время авиационной катастрофы? — спросил Смердов. — Хорошо, что Земля круглая. А то на угол падать было бы больней. Так что в каждой ситуации возможен худший вариант. Пусть еще раз вернутся к этому вопросу. Это даже солидней. Да и Тищенко злей станет.
Греков проводил Смердова до входа в метро. Механические контролеры с тупым равнодушием отсекали от общей толпы обладателей пятаков.
— Я никогда еще так не дорожил своей должностью, — сказал Греков.
— Не тронут вас, не волнуйтесь. Кто же останется тогда на заводе?
Смердов шагнул на ступеньку эскалатора, качнулся, торопливо ухватился за перила, обернулся
Глава девятая
Такси остановилось на площади Коммунаров. Шофер взглянул на Грекова.
— Да, да. Я здесь сойду.
Греков расплатился и вылез из машины.
Глупейшее положение: человек, прописанный в городе, не имеет права снять номер в гостинице этого же города. Мало ли по какой причине возникает в этом необходимость?
Ехать к Лепину не хотелось. Хотя тот проявлял величайший такт и ни разу за две недели не задал лишнего вопроса.
Несколько часов полета его утомили. Скулы одеревенели, натянулись. Надо было бы соснуть в самолете, да не удавалось, как ни старался.
Мало ему было причин для переживаний, так еще Смердов со своей отставкой! Греков прекрасно понимал, какую жертву принес Смердов. Он мог бы еще работать и работать. Сердце пошаливает? Не в этом дело. В подобной ситуации, если даже и захотят отстранить Грекова от занимаемой должности, пусть временно, на полгода, теперь-то сделать этого никак нельзя. И Смердов это прекрасно представлял.
Греков шел, не совсем еще понимая, правильно ли он сделал, что отпустил такси. Ведь если не к Лепину, то одна дорога — в сторону Кривоточного переулка, где жила мать Татьяны. А он остановил машину на площади. Он знал, почему остановился на площади. Но хватит ли воли довести свое решение до конца?
Греков неторопливо пересек площадь и свернул на знакомую улицу. Окна в третьем этаже тускнели сонными прямоугольниками.
«Да, надо идти, надо. Этого не миновать. И чем скорее, тем лучше». — Он шагнул в подъезд и вызвал лифт.
Все в квартире было незнакомым. Разве что расположение комнат да старое кресло.
Павел хлопнул на кухне дверцей холодильника.
«Как это нелепо, — думал Греков. — Надо было сразу сказать. Прямо в прихожей. Но как?»
— Я сейчас, Гена. Посиди. Сколько лет тебя тут не было? Даже не верится: ты — и у меня в гостях!
Павел принес в комнату на подносе бутылку, колбасу и зачем-то сухари.
— Я сейчас, Гена… Только рюмочки достану… После Нового года еще не совсем все в порядке.
— Да брось ты… Я ненадолго…
— Так я тебя и отпустил, Геннадий Захарович!
Греков хотел было спросить, где Кирилл, но передумал.
Тогда непременно надо вспомнить и о Татьяне. А врать ему не хотелось, он знал, где сейчас Татьяна. В Кривоточном переулке.
— Как Москва? Как там?
— Стоит Москва. Беготня, суета.
С каждой секундой Греков все уверенней проникался мыслью, что Павел знает обо всем. Не догадывается, а знает. И Алехин, вероятно, понял, о чем думает Греков. Зеленоватые глаза Павла спрятались за тяжелыми веками. Так он просидел несколько секунд, потом потянулся к шкатулке. Приподнял и опустил крышку — в желобочек выпала сигарета. Павел передал ее Грекову, вторую взял сам. Прикурил.