Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении
Шрифт:
Еще прошла тревожная ночь, никто не уснул ни на минуту, каждый задавал себе мучительный вопрос: «Что же будет завтра?» – А завтра было то же, что и сегодня. Хивинцы никогда еще не встречали такого сопротивления. Они никак не могли поверить, чтобы эта горстка «урусов» могла устоять против всей их рати! Однако, это было так, и на 4-й день в лагерь явился хивинец Ходжа Ишим, который объявил, что хан желает мириться, что нападение на русских сделано без его ханского ведома. Пока шли переговоры, Ширгазы собрал в своей ставке знатнейших сановников и тут-то его казначей подал коварный совет заключить с русскими мир, а потом их истребить. Сейчас же были отправлены к Бековичу два знатных хивинца, Ходжа Назар и Кулумбей, для подписания мирного договора. Они целовали Коран, Бекович присягнул на кресте. На другой день князь Черкасский, окруженный дворянами и сильным конвоем, выехал к хану как мирный посол русского царя. По азиатскому обычаю, его сначала угостили, дали отдохнуть, а потом повели в ханскую ставу. Вручив царскую грамоту, Бекович поднес в подарок цельные сукна, сахар в головах, связки соболей, серебряные блюда, тарелки, ложки и разную мелочь. Хан принял русского посла очень ласково, уверил в своей дружбе и сам целовал Коран, что будет сохранять мирный договор. Прием закончился дружелюбным пиром, во время которого играли наши музыканты. После того, Ширгазы со всем войском и с конвоем Бековича поднялся в свою столицу, а в русский отряд было послано приказание следовать сзади. Не доходя двух дней до Хивы, хан потребовал, чтобы русский начальник разделил свой отряд на части, иначе, говорит, хивинцы не могут его продовольствовать. Бекович, ничего не подозревая, послал приказание
Еще не успел Бекович слезть с коня, после того как отпустил большую часть своего конвоя, как началось повальное избиение; немногие уцелели от кровавого побоища. Они-то и принесли на родину потрясающую весть: «Погиб, как Бекович», сохранилась на Руси поговорка. Его и нескольких офицеров зарубили на глазах хана саблями, после чего отсекли им головы, остальных сподвижников Бековича постигла такая же участь.
Совершив это злодейство, хан торжественно вступил в свою столицу. Адраские ворота были украшены головами князя Симонова и Экономова, голову же Бековича, как драгоценный подарок, отослали к Хану Бухарскому. Содрогнулся от ужаса владетель Бухары, не принял подарка и приказал спросить у Ширгазы: давно ли он стал людоедом? – Нашелся и в этом разбойничьем гнезде человек, который возвысил свой голос за правду. Это был айхун, глава всех мулл [2] . Ширгазы хотел дать своей столице зрелище казни: на главную площадь вывели 40 пленников – голодных, избитых до полусмерти и покрытых рубищами. Все было готово, толпы народа запрудили соседние улицы, плоские крыши домов покрылись высокими бараньими шапками, как в эту минуту предстал перед ханом высокий, худой и в зеленой чалме старик, украшенный длинной бородой. Айхун, весь дрожа от гнева, упрекал Ширгазы в вероломстве, в нарушении клятвы, данной перед Аллахом, чему поверили чужеземцы и доверчиво, как овцы, пошли на заклание: «Зачем же отягощаешь свою совесть новым злодеянием?» – спросил проповедник, указав пальцем на кучку пленных, прижатых к столбам. Наморщились ханские брови, глаза заметали искры, однако он промолчал. Тогда айхун склонился с мольбой и долго его уговаривал освободить невинные жертвы. Хан приказал убрать орудия казни и накормить пленных, народ молча разошелся по домам.
2
Мулла – магометанский священник.
После уже допытались, что Бекович в самый день выступления в поход узнал, что его жена и две дочери утонули в море. К тяжелому семейному горю прибавились душевные муки за судьбу доверенного ему отряда, изнурение от трудов и бессонных ночей, приведшие его к помешательству, и должно быть в болезненном состоянии он отдал приказ, погубивший и его самого, и верное войско. Говорили, что царь, умирая на смертном одре, завещал месть Хиве.
Страна, известная под именем Хивы, тянется на 300 верст в длину и 80 в ширину по берегам реки Аму, или что то же Аму-Дарьи. Она окружена бесплодными степями, в лучших местах которых кочуют подвластные ей в ту пору киргизы и каракалпаки около Аральского моря, а туркмены – возле Каспия. Во время частных разливов многоводная Аму поднимается выше берегов почти на сажень и тогда проникает в каналы, покрывающие всю Хиву, как сетка. Большие каналы, или главные, тянутся верст на сто; их называют «ханскими», остальные – «мирскими», или общественными. Вытянутую из каналов землю кладут по обе стороны, отчего образуются насыпи, валы, предохраняющие страну от наводнения. Каждый земледелец может напустить воды в свой сад или в свое поле, для чего ему стоит только раскопать отверстие или открыть заслонку в деревянной трубе, проложенной по насыпи. Благодаря такой искусной системе орошения, сухая, бесплодная почва Хивы покрыта роскошной зеленью, фруктовыми деревьями, обильна водой. Богачей там мало; большинство землевладельцев владеют куском земли в 3–4 десятины, обрабатывая их своей семьей с помощью одного или двух работников. Почти каждый хозяин обносит свой двор высокой глиняной стеной около двух саженей вверх и разделяет его на две половины. В передней, которая выходит на дорогу, стоит дом для приема гостей и разные хозяйственные пристройки; на задней стороне – дом для жилья, кладовая и, если место высокое, ямы для зерна. Дома кладут также из глины, с плоскими крышами и отверстием для дыма. Земляной пол устлан коврами или же кошмами (войлок), посередине – яма для огня; убранство, сходное с киргизским: прямо против дверей стоит под стеной сундук, сверх которого развешена одежда, направо и налево – полки с посудой. Позади двора у каждого хивинца разведен плодовый сад, где, кроме наших фруктов, зреют абрикосы, персики, гранаты, шептала, урюк (абрикосы), виноград. По вечерам там слышен соловей, поющий среди роз. Хивинцы живут особняком, по 2–3 родича-соседа, и такими заселками, или хуторами, покрыта вся Хива; больших селений, или что тоже, городов, у них мало, да и города какие-то особенные: простоит несколько десятков лет, потом разойдется, точно кочевье.
Сухопутное сообщение в стране хуже которого не бывает: дороги или грязные, или по колено пыльные и всегда узкие, так что разъехаться двум арбам дело не легкое; через большие канавы перекинуты дрожащие мостики, а малые арыки переезжают прямо в брод. Хивинцы чаще всего путешествуют верхом. Воды же они не любят, даже боятся. Как только, бывало, русские поднимут на реке парус и лодка начнет двигаться, хивинцы падают на землю с криком: «Шайтан! Шайтан!» (черт). Однажды (1858 г.) наш смелый моряк Бутаков неожиданно подошел на всех парах к хивинскому городу Кунграду и стал на якорь. Все население так было напугано, что разбежалось и только самые смелые запрятались в камыши, откуда высматривали с любопытством, что делает русский «шайтан». На обратном же пути множество народа, подобрав халаты, бежало берегом, пока пароход не скрылся. Настоящего бичевника на Аму, как, например, у нас на Волге, нет: тянут лодку с грузом бурлаки через кусты, через промоины; прилягут отдохнуть – их заедают москиты. Правый берег Аму, который нынче принадлежит России, издавна служит перепутьем для караванов, идущих из Кокана и Бухары в главные рынки оазиса. Было время, когда по обоим берегам Аму, теперь пустынным и малонаселенным, царила сутолока— сновали гонцы, двигались отряды, выступали тысячи верблюдов с тюками дорогих товаров: то процветал Ховарезм, могущественное государство Средней Азии; река Аму-Дарья несла в ту пору свои воды прямо в Каспийское море. Помимо торговли и воинской доблести, страна славилась своими школами, из которых выходили ученые, известные всему миру. Всего это погибло под руками безжалостных монголов. Последний владетель Ховарезма, покинув семью и все свои несметные богатства, нашел приют на одном из пустынных островов Каспийского моря, и полководцы Чингисхана, преследуя его, в первый раз появились на окраинах русских земель. Несколько позже, когда монголы уже успели поработить русскую землю, купцы из Ховарезма взяли у ханов на откуп сбор дани с наших предков. На Руси их называли «бесерменами».
Малую частицу могучего Ховарезма и занимает нынешний хивинский оазис; лет приблизительно через 300 после татарского погрома оазис захватили кочевники-узбеки, настоящие хозяева Хивы. Давным-давно исчезли те добрые нравы, гостеприимство, прямодушие и честность, которыми отличались жители Ховарезма; с воцарением узбеков страна стала разбойничьим притоном; все беглецы, бродяги окрестных пустынь находили в Хиве радушный прием. Нравы сделались жестоки. Торговля упала, обмен товаров стал ничтожным.
Карта Туркестанского
Наши пленные прозвали Хиву «маятной» землей, потому что там нет такого перерыва в работе, какой делает русская зима. С осени приготовляют позем для удобрения полей – это смесь песка с землей и навозом; ранней весной начинается очистка канав. На ханские канавы выгоняют все мужское население, причем ленивых работников забивают палками до смерти. Покончив с канавами, вывозят на поля позем в размере от 300 до 1000 возов на нашу десятину, смотря по назначению поля. Под хлопчатник почти не удобряют, а под рис вместо позема кладут ил из канав. Некоторые поля, например, под пшеницу, дыни, джугару, рис, перепахивают до десяти раз и по нескольку раз напускают воды. Для хлопчатника, кунжута, из семян которого делают масло, для кукурузы и проса сначала напускают воду, а потом уже сеют, 2–3 раза запахивают и наконец боронят. Пшеницу хивинцы сеют осенью, а марену, что идет на приготовление краски, и кормовую траву люцерну – во всякое время года. С половины лета начинается уборка хлеба, которая с молотьбой тянется почти до декабря; потом – приготовление позема, расчистка канав и так круглый год. Земля родит там хорошо: пшеницы дает сам [3] шестьдесят, рис сам сорок, десятина хлопчатника дает до 75 пудов превосходного хлопка, кроме семян, из которых выжимают масло; джугара в хороший год родит сам триста. Зерна джугары заменяют овес, а стебли – сено. Климат в Хиве вообще здоровый; кроме горячек и лихорадок, да и то от неумеренного употребления фруктов, других болезней не знают. Народ там рослый, видный и сильный, многие старики доживают до 100 лет и более. Зима в Хиве короткая, снег, если и выпадает, лежит дня 3–4, но Аму замерзает почти ежегодно, иногда на полтора аршина.
3
Сам – старая и точная крестьянская оценка урожайности. Во сколько раз собрал больше, чем посеял, такой и сам. Например, для картофеля среднеминимальный урожай сам шесть: ведро посадил – шесть ведер выкопал, выше этой нормы – урожай хороший, сам десять.
В каждом местечке бывают базары, на которых можно купить все, начиная с верблюда и кончая серпом. Под широкими навесами сидят невозмутимо, поджав под себя ноги, купцы с товаром, провожая глазами пеструю снующую толпу. Тут в темном проходе между двумя рядами торгашей, покупают и продают, пьют и едят, кричат и важно беседуют, протискиваются конные и пешие – сутолока базарная, чисто восточная. Базар для восточного человека любимое развлечение: он тут узнает все новости, распоряжения властей, цены на хлеб; одна и та же весть с быстротой хорошей почты пролетает страну, благодаря базарам. А хивинцы, как и все азиаты, очень любопытны. Из русских товаров в Хиву требуется: железо и чугун – для изготовления оружия, серпов, сошников, заступов; квасцы и купорос для окраски материй, наконец – посуда, сахар, кожи, ситцы, сундуки, самовары, замки. К нам же привозят пшеницу, марену, бумажные материи, превосходные дыни, яблоки. В Хиве всякий волен торговать, лишь бы исправно платить подати и выставлять работников на очистку канав. У них только «ходжи», как потомки Магомета не платят податей и свободны от повинностей; живут они особняком, передавая свои права по наследству.
Хивинцы благородного происхождения носят название узбеков: это потомки завоевателей, которые захватили себе лучшие земли и наживные места, остальное население Ханства называется сартами: это землевладельцы, торгаши. В ту пору был еще многочисленный класс рабов и невольников. Как узбеки, так и сарты одинаково трудолюбивы, выносливы, но в то же время лукавы, корыстолюбивы и жестоки; подозревая европейцев в шпионстве, они скрытны и никогда не скажут правды. Узбека можно отличить, как по его смуглой физиономии с острыми скулами и черной бородой, так равно и по одежде. Узбеки носят конические меховые шапки, неуклюжие из юфти сапоги; летом – длинную рубаху. Женщины носят на голове тюрбан из 15 или 20 бумажных платков, закутанные в толстую одежду, в тяжелых сапогах, они исполняют всю домашнюю работу. В самый томительный зной должны таскать воду в огромных кувшинах. Женщина – тот же вол, на котором работают без отдыха, в полевых работах она должна помогать мужу, ходить за собаном (в роде нашей сохи) или стоять на бревне, которым боронят землю. Мало-мальски зажиточный узбек ничего не делает, разъезжает по базарам и вообще редко сидит дома; узбеки большие охотники до музыки, и во всем Туркестане нет таких музыкантов на дутаре (гитара в 2 струны) и кобосе (лютня), как в Хивинском оазисе.
До прихода русских Хива считалась самым выгодным рынком для сбыта пленников. Туркмены, киргизы, калмыки – все кочевники промышляли этим выгодным ремеслом. Еще до царя Петра Великого калмыки выжгли на правом берегу Волги более 100 сел; все население было тогда продано в рабство. Один итальянец, побывавший в Хиве и Бухаре, говорил нашему царю, что в тех местах более 5 тысяч русских томятся в неволе. Когда калмыки смирились, их дело продолжили туркмены и, можно сказать, до последнего времени. Незадолго до похода Перовского, о чем будет рассказано ниже, в одной Хиве насчитывали около 3 тысяч русских пленников. Разбойники, захватив рабочих где-нибудь в степи или на морском промысле, связывали по несколько человек и будучи конные, подгоняли несчастных плетьми или острым копьем, спеша поскорее укрыться. Многие падали от изнурения, таких бросали умирать в голодных муках и от жажды. Русские пленники ценились в Хиве дороже, чем, например, персияне, и некоторым из них удавалось занять почетное положение в Ханстве, но большей частью их назначали смотрителями над работами. Все же остальные – это люди простые, робкие, которые и попадали в рабство. Хозяева заставляли их работать с утра и до поздней ночи, за малейшую провинность били плетьми, если хозяин замечал охоту сбежать, то подрезал у пленника икры, потом присыпал раны конским рубленным волосом. В жизни и смерти пленника хозяин был волен. Один русский пленник так рассказывал свое горемычное житье: «Каждому невольнику отпускается по пуду пшеницы пополам с землей и больше ничего, сам смели, да еще фунтов пять отдай за помол. Много ли тебе останется!? Ни дров, ни щепы, ни досуга не дают. Дрова своруешь у соседей да печешь лепешки по ночам. Не украдешь – с голоду помрешь, надеть тебе нечего. Раз вышла старая ханша в сад, я и говорю ей: „Вам де, сударыня, кажись на нас бы и глядеть стыдно, ходим мы почитай нагишом, что же хан не оденет нас?” – А она мне на это, Дего стыдно? На тебя глядеть, что на собаку, все одно: не одевшись она ходит”».
Таково-то жилось невольникам, остальным и того хуже. Хивинский народ нисколько не воинственный, хотя, подобно всем азиатам, имеет склонность к грабежу, к мелкому хищничеству. В случае войны хан приказывает объявить по базарам, что в назначенный срок и в таком-то месте собирались все записанные в войско, на добрых конях, с оружием, с запасами. Тогда начинаются сборы, обыкновенно довольно продолжительные, так что хан или же его брат, выступив в степь с ближайшим отрядом, со свитой, где-нибудь поджидает дней 15, пока соберутся остальные. В походное время войска не получают продовольствие, чаще всего случается, что 2 или 3 воина покупают верблюда, на которого вьючат припасы месяца на полтора или на сколько там придется; бедняки возили свое скудное продовольствие на той же лошади, на которой ехали сами. Истребивши эти запасы, они жили воровством; резали по дороге чужих лошадей и скот. Лучшие стрелки, как в походе, так и в сражении, окружают хана, когда-то их насчитывалось около тысячи. Вообще хивинцы плохо стреляют, да и ружья у них были в ту пору такие тяжелые, что надо было класть их на подставку и воспламенять не курком, а при помощи фитиля. При войске обыкновенно следовало около десятка орудий, которые не заслуживали названия артиллерия. Для каждого пригоняли особые снаряды, причем их запихивали, обернув сначала войлоком или тряпками. Такие снаряды не попадали в деле даже на расстояние ста сажень, да это и не требовалось: хивинцы рассчитывали только напугать неприятеля громкой пальбой. Артиллерийскую прислугу составляли преимущественно русские пленники, а одно время начальником всей артиллерией был русский крестьянин, захваченный на рыбных ловлях в Каспийском море, его звали Лаврентьевым. Хивинцы потому доверяли русским, что они никогда не покидали своих пушек, как это часто случалось с храбрыми узбеками. Несмотря на то, что к хивинскому войску присоединялись подвластные хану кочевники – туркмены, киргизы, каракалпаки – это войско не могло удержать наступления русских, даже во время похода, а выдержать битву и того меньше, хотя хивинские ханы могли двинуть в поле от 20 до 25 тысяч всадников, вооруженных саблями и копьями.