Завоеватель
Шрифт:
Думал обидится, расплачется, но Евдокия только нахмурила бровки. Все же она очень красива. Но не про мою честь девка созрела и стала женщиной, что глаз не отвести.
— Ты, что, подумал, что я со многими вот так? — спрашивала императрица. — Нет, у меня и было только два мужчины: ты и Мануил, муж мой.
— Не было меня у тебя, государыня, не-бы-ло! — сказал я, судорожно анализируя ситуацию. — Забудь и не вспоминай. Приснилось и все, дело с концом.
Все настолько явно выглядело, как подстава, что ничем иным, и являться не может. Скорее всего, императрице
— У нас с тобой сын! — сказала в голос Евдокия.
— У-у-у! — простонал я. — Нет у нас общего ребенка. Забудь об этом, убеди себя, что это сын только императора Мануила.
Новость должна была меня взбудоражить, ошеломить, но я уже становился предельно собранным. На кону стояло многое, очень многое. А сын? Да, рад я! Вот только и мне нужно забыть об этом, если сын все же мой.
— Это понятно, я не собираюсь никому более говорить о том, и так шепчутся, что не сильно похож Алексей на Мануила. Но как ты не признаешь сына? Разве можно такое? Я была с тобой тогда счастлива. Я хочу себе счастья и сейчас, — сказала Евдокия.
— Ты говоришь, словно не своими словами. Кто рядом с тобой? С кем ты постоянно говоришь обо мне? Кто тебе первым рассказал, что русские корабли приближаются к Константинополю и что я на одном из них? — засыпал я вопросами Евдокию.
— Ответь, воевода, на мой вопрос о твоем сыне! — потребовала императрица, и ее голос сочился властностью.
— Ради него и твоей жизни, я не признаю никогда, ни перед кем свое отцовство. Но ты должна знать… — я замялся, так как нахлынули эмоции и их нужно было перетерпеть, переждать порыв. — Я приду к нему на помощь, если того потребуется и стану вернейшим союзником, если дела империи не будут противоречить делам русского царства.
— Царство… — смаковала слово Евдокия. — Русь уже может стать царством!
Между тем, я стал обыскивать комнату, после пошел в соседнюю. Весьма вероятно, что сейчас кто-то мог нас подслушивать. С прозвучали уже такие слова, что за знание подобных тайн убивают без сантиментов. Но, слава Богу, никого не было. Вместе с тем, это отнюдь не значило, что никого и не может быть рядом с домом.
Я засвистел, что означало сигнал к тревоге. Посчитал, что лучше так, чем кричать, или же выходить из дома. Из этого здания и вовсе нужно как-то выбираться незаметными.
— Ты подумала с кем откровенничала? — спросил я у Евдокии.
— У меня есть подруга императрицы, она дочь… нет, не могла она что-то плохое против меня измыслить, — жена василевса помотала головой, взгляд ее стал уже не такой… вожделенный, а наполненный тревогой и переживаниями. — Ты думаешь, что меня подставили и сейчас…
— Ты звал, воевода? — спросил, вбежавший в дом, Стоян, увидев Евдокию, он смутился и поклонился
— Что происходит вокруг дома? — спросил я.
— Есть люди, но они не у дверей. Тут мы дежурим. Обнаружили пока пятерых, но есть предположения, что их больше, — докладывал Стоян.
Все. Теперь ясно. Вот сейчас еще подождут, дадут времени минут пятнадцать, чтобы, якобы, мы с императрицей должны успеть совершить грехопадение, или начать оное. А после… Кто же роет так под русскую принцессу на византийском троне?
— Смотришь за обстановкой, если нужно, значит прочищаешь путь. Убивать нельзя никого, лишь в самом крайнем случае, — скомандовал я.
— А как же я? — спросила Евдокия.
Я сделал вид, что не услышал женщину. Сейчас решался вопрос не похоти, или даже любви. Дело складывалось куда как сложнее и опаснее. Причем опасность угрожала не только императрице, которую можно преспокойно объявить распутной и сослать в монастырь. Это дело государственной важности и моей личной выживаемости.
Если обнаружилось бы, что я пользую жену императора, какие последствия? Правильно, русская миссия провалилась бы. Могло произойти и так, что товары, привезенные из Руси арестовали, люди взяты под стражу, или сразу же были бы проданы в рабство сельджукам, которые не должны страдать излишними симпатиями к русскому человеку.
А после обвиняют меня, причем Изяслав Мстиславович сделает это в первую очередь, и начинается атака на Братство и… Русь слабеет в любом случае, даже если Братству удастся разбить все войска из Киева и других русских княжеств.
Начал думать, кому такие расклады выгодны и поймал себя на мысли, что многим, очень многим. Тут и сельджуки, и венецианцы, причем они на такие грязные интриги способны, все же лучшие ученики Византии в искусстве лжи и притворства. А могут быть и внутриимперские разборки. Да хоть бы и сам Мануил, если желает избавиться от жены.
— Сюда направляется со стороны порта много людей, — сообщил мне Стоян. — Будут через минут десять. Мы увидели их с крыши. Дом контролируем, пятерых рядом бывших только оглушили, они придут в себя скоро.
Мысли устремились в каскад. Из ситуации нужно выкручиваться с профитом, так, чтобы…
— Это явно Мануил сюда спешит. Ему рассказали. Император должен быть в порту и встречать делегацию. Тебя встречать, воевода, — сказала Евдокия.
И тут пришла интересная мысль, идея, которая должна была сработать.
— Ты, Евдокия, сыграй обиженную жену. Заплачь, когда император придет, скажи, что сделала интригу, что специально подговорила многих на обман, чтобы Мануил заревновал. А сама ждешь его здесь, чтобы предаться любви с Богом данным мужем, — наставлял я Евдокию.
— Но, я, — попробовала возразить императрица.
— Да никаких «но я», дура! Ты не понимаешь, что казнят тебя, сына нашего объявят незаконным, или тоже убьют. Русь с империей рассорятся, а то и враждовать начнут. Этого нельзя допустить. И ты будешь ублажать василевса здесь. И столько, сколь понадобится, всеми частями своего тела. Это понятно? — кричал я.