Завоеватель
Шрифт:
— Вот бери это воззвание ко всем мусульманам, что проживают в Египте. Если даже часть из них последуют нашему предложению, то станет легче дальше воевать, как и выстраивать систему нового вассального государства, — я передал документ Угрюму.
Почему ему, а не Никифору? Так я, после нескольких разговоров понял, что младший воевода так и не проникся некоторым мои методам достижения целей. Никифор не видит ни силу слова, кроме Божьего, ни вероятность хитрости и интриг. Он военный, хорошо, что принял тактики и все остальные нововведения в войсках. И на том спасибо.
А вот Угрюм… Он просто исполнительный.
Угрюм прочитал первую бумагу. Медленно, по слогам. Я отметил, что по возвращению этого воина домой, нужно отдать его в Академию, что заработала в Москве перед самым моим отбытием в Византию.
Я останавливался на неделю в этом городке, активно разрастающемуся. Во-первых, нужно было передать на год вперед жалование всем ученым, чтобы без обмана было. Во-вторых, нужно было Москву насытить и продовольствием и товарами, чтобы то серебро, что я плачу ученым мужам, прежде всего выходцам из Византии, но даже двоим булгарам и одному немцу, вернулось мне же через покупки моих товаров.
Ну и… один печатный станок предоставил Академии. Второй пойдет в Затвор Ростовский, чтобы и священнослужители, проходящие обучение в Ростове, имели возможность начать печатать книги.
Одни, короче говоря, растраты пока с этим образованием. Даже я не вижу серьезного эффекта в ближайшем будущем. Науку двигаю я сам. Тот же порох, или зеркала, железоделательное направление, медицина, опять же…
Я составил трактат в этом направлении, где изложил все свое видение проблемы, написал о санитарных нормах и обо всем прочем, полезность чего доказать на деле сложно. Ну как я расскажу про бактерии и вирусы? Пусть только верят на слово, ну и экспериментируют. Кроме того, пусть собирают знания о травах и пробуют составлять лекарственные составы. Я хочу через год видеть открытую аптеку, а через два года опытную больницу-лекарню.
Так что я поставил перед учеными задачи, прежде чем дальше отправится в свое путешествие в Византию и потребовал, чтобы они дали результат через полгода, не позже. Мне нужна была химия, в частности работы в области увеличения производства соды, мыла, красок. Мне нужна оптика. Пусть создают увеличительные стекла. Я не знаю, как их делать, шлифовать вроде бы… Пусть думают. А еще металлургия… и война. Трубка, запал, выстрел — вот такими словами я бросался, наставляя на научную стезю умные головы. Вся наука должна быть только прикладной. И за любое изобретение, которое может быть принято в хозяйственной, или военной сфере — за все оплачу со сторицей. А пока все эти ученые слишком много ресурса потребляют.
— Долго ты читаешь, Угрюм. Я уже успел о многом подумать, —
— Я предполагал, воевода, что войска нашего братства будут использовать в качестве тарана. Но, ты не беспокойся. Я не позволю за зря губить наших людей, — сказал Угрюм, но поспешил добавить. — Мы не позволим.
Этот сотник, назначенный мной только вчера тысяцким, становился вровень с Геркулом, который также отправляется в Египет. Общее командование должно быть у Никифора, но вот разговаривать с ним пока у меня не было ни сил, ни терпения, да и желания уже нет. Воевода настолько проникся идеей крестового похода, что дошёл до того, что начал самобичевать себя. И, ладно бы, этот эксгибиционист-мазохист, прошёлся бы полуголый вокруг храма Святой Софии в Константинополе, а после угомонился. Так нет же. Он и сейчас иступлено молится и, не образно, а реально, разбивает колени и лоб в молитвах.
Насколько же разной может быть вера! Вот Угрюм — он мне казался ранее более фанатичным, чем Никифор. А теперь я даже не знаю, как мне с таким младшим воеводой можно сотрудничать. Он же стал неуправляемым. И на меня то и дело хулу возводит, что мол в грехах я погряз и злато застелило мне глаза. Молчал бы еще… А так может и договориться о том, что я был с Евдокией. Знать Никифор о таком не может, а вот взболтнуть о догадках, вполне.
— Сделай так, тысяцкий Угрюм, чтобы над тобой не было командиров, а все вопросы согласовывать только с Геркулом, — я пристально посмотрел на своего собеседника. — Ты меня правильно понял?
— Понял, воевода, сделаю, во имя Господа, — нехотя ответил тысяцкий.
Вот и получается, что проходит время, случаются события, развиваемся, становимся сильнее, а крови вокруг меня не становится меньше, как бы и не больше. И Никифора приходится убирать. Если ранее он был всего оппозицией, порой нужной, то сейчас я даже не знаю, как можно разговаривать с ним. Одно спасает от прямого и прилюдного нашего столкновения — это то, что уже скоро Никифор отправится в поход. И оттуда он не должен вернуться.
Угрюм ушел, а уже скоро заявились мои купцы, которые каждый день обязаны были вечером отчитываться о торговле, ну и сообщать мне новости, которые можно было услышать на улицах Константинополя.
Торговые дела решались вполне себе споро, несмотря на то, что страна, казалось, в едином порыве готовится проявить себя. Бумагу я распродал быстрее быстрого. Этот товар у меня выкупили по той цене, что я хотел, весь и сразу. Я даже накинул двадцать процентов сверху, предполагая, что это как-то собьёт ажиотаж, но нет, купец-армянин взял всё и ещё попросил привозить почаще. Логично было бы еще больше поднять цену, но такое не особо приветствуется. Репутация порой важнее лишней сотни марок серебром.