Завтра может не быть
Шрифт:
– Но если он один раз не сумел власть взять – сдюжит ли снова?
– А мы с тобой рядом с ним будем. И объяснять, рассказывать станем – что к чему и почему. С нашей помощью выйдет в Бонапарты.
– Как вы до него доберетесь, товарищ полковник? Председатель КГБ – нешуточная должность, чтобы простые смертные, какими мы с вами тут являемся, до него дотянулись.
– Правильно! Надо разработать оперативную комбинацию. Не боги горшки обжигают. Охрана здешняя – детский сад, ясельная группа по сравнению с нашей. А по воинскому званию этот Железный Шурик, даром что председатель КГБ, – всего-то полковник.
– Как и вы.
– Вот именно.
– Но вы-то здесь – всего лишь капитан. Причем армейский.
– Неважно. Мы должны до него добраться, Варя, – внушительно ответствовал Петренко.
– А что для нас важнее? Переворот в стране или убийство предков Кордубцева?
– Убивать
Советская печать:
Слава Ленину, Партии славу пою» (стихи, перевод с узбекского)
Ивановы и Джонсы хотят мира.
Семилетнее задание по развитию сельского хозяйства выполним за пять лет. Производство мяса в 1959 году в колхозах и совхозах увеличим в 1,7 раза!
Распространению книг – повседневное внимание.
Москва – Ленинград за 55 минут. «Вчера начались регулярные полеты реактивных самолетов «Ту-104Б» между Москвой и Ленинградом…»
Безработица – постоянный спутник капитализма.
В Дубне создан новый тип ускорителя заряженных частиц.
О движении третьего искусственного спутника Земли. «…18 апреля спутник можно наблюдать перед восходом солнца от 44 до 64 градуса северной широты…»
Изо всех допросчиков Данилов более всего симпатизировал тому, кто про космонавтику разузнавал. Смешной, встрепанный, с обкусанными ногтями. Но чувствовались притом в нем незаурядный ум и внутренняя свобода. Жаль только, что ни о каком сближении между ним и арестованным даже речи быть не могло. Алексей расспрашивал его, просил, чтоб тот назвал хотя бы свое имя, – бесполезно. Не говоря уже о других персональных данных: сколько лет, где работает. Но все равно – почему-то хотелось этому человеку доверять.
Может быть, потому, что больше было некому.
В допросной как было дело организовано? Сидели за столиком, прочно принайтованным к полу и стене. Из него торчали два здоровенных старинных микрофона и могучий тумблер – о торжество советского дизайна! Провода от них в оплетке уходили под столешницу и исчезали в стене. Понятно: остро модный гаджет пятидесятых годов – магнитофон. Когда разговор начинался, Встрепанный (или другие допросчики) эту рукоятку поворачивал – значит, начиналась запись, смекал Данилов. Какие-то пометки Космонавт (еще одно прозвище) как курица лапой делал на смятых листах бумаги, временами просматривал их, снова засовывал в карман пиджака. Порой заодно перекладывал туда-сюда прочее содержимое: скомканный, грязноватый носовой платок, папиросы «Север», коробок спичек, расческу без двух зубцов. Иногда мелькало и удостоверение: зеленоватая картонная книжечка. Вот на нее-то Данилов и нацелился. В одно из перекладываний он сделал резкий жест перед носом дознавателя, тот отпрянул, и ксива шлепнулась на пол. Заключенный немедленно верноподданнически бросился к упавшему документу, поднял его и с легким поклоном подал хозяину. Но в момент, когда передавал, успел движением фокусника раскрыть и прочесть наконец фамилию хозяина: аккуратнейшим почерком от руки было выведено – Флоринский. И даже имя заметил: Юрий.
Этот инцидент они оба предпочли замять: то ли видел арестант корочки, то ли нет – поди докажи! А инициировал бы Флоринский расследование, ему первому могли всыпать за небрежность.
Фамилия сразу показалась узнику знакомой.
Потом, когда его вернули в камеру, Данилов стал целенаправленно вспоминать – где и при каких обстоятельствах он это имя встречал. И уже утром, на грани пробуждения, вдруг вспыхнуло: да ведь это же один из соратников Королева Сергея Павловича! О нем и Черток в своих воспоминаниях упоминает, и в жизнеописании великого конструктора о нем говорится! И ведь судьба Флоринского незавидна: погиб на Байконуре при неделинской катастрофе, испытании ракеты Р-16 в октябре 1960 года.
Встрепанный приходил к заключенному каждый четвертый день – за исключением субботы. По субботам был банный день: Данилова выводили принимать душ. Флоринский всегда приезжал-приходил с опозданием – видимо, так сказывалось его свободолюбие. Минут на пятнадцать-двадцать, но постоянно. Данилов терпеливо ждал в допросной. Вот и в тот раз появился в девять двадцать, мыча и потирая руки. Воскликнул: «Приветствую!» Уселся боком к столику, потянулся к тумблеру, но Алексей его остановил. Конечно, существовала возможность, что помимо официального
– Подождите! – остановил он Флоринского. – Хочу вам рассказать что-то важное!
Тот замер.
– Вы ничего не расспрашиваете меня о том, что с космонавтикой стало в мое время, к семнадцатому году двадцать первого века. Вы ведь космосом занимаетесь, я правильно понимаю? И с Королевым Сергеем Палычем на дружеской ноге? Вам ведь сейчас под пятьдесят, так ведь? И вы, наверное, с ним еще в Коктебеле планеры пускали или в ГИРДе ракеты строили? – Допросчик мыкнул, но не опроверг – заключенный обо всем догадался правильно. – Конечно, вы лично вряд ли до двадцать первого века доживете, дай вам Бог здоровья и долголетия. Но вам же не безразлично, куда ваша любимая космонавтика в итоге вырулила. Вы ведь, наверное, сейчас, в пятьдесят девятом, уверены, что к две тысячи семнадцатому году, к столетию революции, советский человек если не к Юпитеру полетит, то Марс покорит точно. А я вам скажу: нет. С космонавтикой в России будет жопа. Тот могучий задел, который вы с Королевым и прочими корифеями прямо сейчас создаете, сыграет свою роль, и ракеты на орбиту Земли продолжат летать. Но – и только. Представьте: с Тюратама в шестидесятые годы до ста космических запусков ежегодно. А сейчас – меньше двадцати. И мы уже на третье место скатились. Нас не только США в космосе обогнали, но и Китай. А последнее реальное инновационное достижение восемьдесят восьмым годом датируется, когда с помощью сверхтяжелой ракеты «Энергия» мы запустили многоразовый космолет «Буран». Но он ведь всего однажды слетал, а потом всю эту программу власти СССР и свободной России похерили. К чему это говорю? Я ведь, знаете, тоже успел при Советском Союзе пожить, и у нас анекдот рассказывали. Сидят в мордовской зоне политзаключенные. Ну, и спрашивают друг друга: за что паришься? Один говорит: я анекдот при парторге рассказал. Второй: а я антисоветские листовки расклеивал. А третий: а я водопроводчик в Кремле. И вот меня вызывают туда, а я и говорю: ничего тут не поделаешь, систему надо менять.
Флоринский криво улыбнулся.
– Это я к чему: здесь, в СССР пятьдесят девятого года, что-то надо менять. По-крупному – иначе все достижения социализма прахом пойдут. Куда-то не туда Никита Сергеич выруливает. А когда его снимут – и довольно скоро, через пять лет! – еще дальше все покатится. Вообще развал начнется и бардак. Поэтому умным людям в СССР надо что-то предпринимать немедленно. Вот вы ведь наверняка с Сергеем Палычем знакомы. А он теперь большую власть взял. И друзья у него высокопоставленные. Доложите ему обо мне! Напомните: как я в пятьдесят седьмом к нему в Подлипках на улицу Коминтерна приходил, пытался предупредить о его будущей судьбе [12] . Подумайте с ним: как эту нынешнюю камарилью от трона отбросить и начать рулить страной в верном направлении. И еще я вам лично скажу: помните, я говорил об ужасной аварии в Тюратаме в шестидесятом году? Так вот: вы там тоже будете присутствовать на злосчастной пятьдесят восьмой площадке. И погибнете. Если не сумеете ту катастрофу предотвратить.
12
Подробнее этот эпизод описан в предыдущем романе серии «Успеть изменить до рассвета».
Встрепанный выразительно посмотрел на потолок камеры. Сделал знак, что, мол, возможно, не только официальным магнитофоном пишут все происходящее здесь. Потом тихо сказал:
– За предупреждение спасибо. Я внял. А по поводу твоего, парень, предложения устроить новую революцию и Сергея Палыча втянуть – знаешь, теперь я могу поверить, что ты из будущего. Здесь нас за последние тридцать лет запугали настолько, что, несмотря на оттепель, мало кто отморозился. А ЭсПэ [13] , не забывай, семь лет на зонах оттрубил, на Колыме половину зубов потерял. И была у него любимая присказка, когда случался какой-то прокол: «Шлепнут без приговора». Поэтому даже представить невозможно, что Королев на власть станет ножку поднимать. О тебе он, конечно, знает – и я ему еще раз сугубо доложу. Да об одном просить буду: освободить тебя из-под стражи, поселить где-то на воле, пусть под охраной – как немцев-ракетчиков пленных на Селигере держали, – и чтоб ты на постоянной основе нас консультировал. Вот единственное, что я тебе обещать могу. А про революцию ты забудь. И впрямь – шлепнут без приговора. И тебя, и меня заодно.
13
Так первыми буквами инициалов обычно называли Королева соратники.