Завтра наступит вечность
Шрифт:
Отлично. Большего мне и не надо. Наблюдательный пункт я устрою здесь – вон, кстати, подходящий термитник. Хозяева, к счастью, внизу по случаю дождя. Сольюсь с ним в одно целое, и меня не увидит никто, зато я увижу все.
Для начала я перевалил через пологий холм, прошлепал по раскисшей почве еще с километр и дал там несколько скупых очередей. Я надеялся, что в лагере было слышно, а еще больше надеялся, что было ЕЛЕ слышно. Песков должен был понять, что я ушел далеко. Последней очередью я сбил зайца, опрометчиво выскочившего из укрытия в кустах неизвестной мне породы. Другой дичи не было – стада копытных вернутся сюда не раньше, чем зазеленеет первая трава. Черт с ними. Заяц – тоже оправдание
Неся мотающуюся тушку за уши, я поспешал обратно едва ли не бегом и пригибался, как под пулеметным обстрелом. Бухнувшись животом на термитник, я навел оптику и стал ждать.
Все-таки: заметил меня Песков ночью на утесе или нет?
Если да, то более чем вероятно, что я должен опасаться за свою жизнь. Мы все должны опасаться, но я – в первую голову.
Сейчас, пользуясь моим отсутствием, он должен снова перепрятать то, что перепрятывал ночью, спасая от ливня. Вероятно, это что-то небольшое, что легко поместится в вещмешке. В его самодельном, любовно сработанном из кожи какой-то дохлятины вещмешке, который он ни на минуту не оставит без присмотра.
Если он не заметил меня, разницы нет – неведомый предмет должен быть перемещен в тот же вещмешок, потому что завтра мы уходим отсюда к танку, а затем к котловине. То, о чем так пекутся, не оставляют без присмотра надолго. Тем более навсегда.
Гипотеза, ничего больше. И, как всякая гипотеза, она гроша ломаного не стоит, пока не проверена.
У всякого человека запас терпения имеет свой предел, у меня этот предел всегда был небольшим, но я мобилизовал его весь без остатка. Дождь не ослабевал – мелкий, заунывный, очень упорный дождь, изобретенный природой специально для испытания на прочность человеческой психики.
Сначала в пелене дождя я видел только силуэты, потом мало-помалу научился разбирать, где кто. Вон нахохлился Стерляжий – сидит, не ходит, и правильно делает. Вон Надя пошла за водой с бурдюком. Вон Аскольд тащит охапку веток – не иначе внял голосу разума и собирается соорудить навес. А вон Песков направляется к своим любимым австралопитекам, и вещмешок, между прочим, торчит горбом у него на спине…
– Ы! – громко сказал кто-то за моей спиной.
Я едва не свалился с термитника. Около меня ошивался молодой черномордый австралопитек-самец и, шевеля ушами, с любопытством наблюдал, чем это занят один из богов. Возможно, он хотел подсказать мне, что до роения термитов еще далеко и сейчас мне на термитнике ничего не обломится. Добрая душа.
– Брысь! – зашипел я на него. – Демаскируешь, сволочь!
– Ы! – повторил гоминид и невесть зачем потрогал мой ботинок. Наверное, я считался добрым богом, а значит, со мною были возможны панибратские отношения. Затем лопоухий халявщик непринужденно потянулся к заячьей тушке.
Я лягнул его и замахнулся автоматом. Примат заверещал, отскочил и посмотрел на меня с веселым любопытством.
Кажется, он решил, что бог снизошел до игры с ним. Не успел я вновь приладить к глазам бинокль, как в спину мне ударил ком грязи. Теперь, по местным религиозным обычаям, я должен был схватить дрын и гонять наглеца по саванне, пока не догоню или не устану. Дрына не было. Был автомат, но не стрелять же в убогого! Рискуя авторитетом божества, я решил терпеть.
Зар-раза!.. Пескова нигде не было. Напрасно я водил объективами туда-сюда. Был Стерляжий, была Надя, был Аскольд, и австралопитеки во множестве копались в грязи, а Песков исчез. Я не сомневался, что он скрылся за одним из гранитных лбов, но теперь это уже не имело никакого значения. Затея провалилась. Я даже не смогу указать, где был его схрон, да и был ли он вообще? Гипотезу не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть.
Только подозрения… Одни голые подозрения.
Быть
Пока остаются эти вопросы, мой диагноз тоже не бесспорен.
Еще раз получив комом грязи по спине, я поднялся, насквозь промокший и злой, обругал скалящего зубы гоминида, попытался почиститься, но только размазал грязь по комбезу, подобрал зайца и потопал в лагерь.
Песков вел себя как ни в чем не бывало. Обрадовался зайцу и добровольно взялся освежевать и выпотрошить его. Отыскал где-то смолистых ветвей и ухитрился запалить костерок под навесом. В малом десантном котелке сварил бульон для Стерляжего, а остальное мясо нашпиговал диким луком и закоптил в дыму. Ну просто добрый товарищ с хорошим опытом выживания в саванне, мастер на все руки, желанное пополнение для любой команды!
Пополнение, к которому боязно поворачиваться спиной…
Не знаю, почувствовал ли он мою настороженность, – я старался не показывать виду, но при каждом удобном случае присматривался к «желанному пополнению». Одно из двух: или оно, пополнение, в совершенстве освоило метод Станиславского, или за мной пора высылать санитаров со смирительной рубашкой. Ловите, вяжите меня, социально опасного! А у алжирского бея под носом, знаете ли, ба-а-альшая шишка!..
Вечером дождь изнемог и едва-едва не проглянуло солнце, но после заката опять врезал ливень с грозой не слабее вчерашней. Три молнии ударили в утес и скатились по нему огненными змеями. Волосы на голове то и дело становились дыбом. Навес, разумеется, протекал, и мы лежали на мокрых подстилках. К счастью, хляби небесные разверзлись ненадолго, и вскоре кто-то там, наверху, прикрутил кран. Песков сказал, что в прошлом году было примерно так же: две недели сплошных дождей с жуткими грозами по ночам, речка разлилась до самого утеса, и уже на пятый день в ней был замечен первый аллигатор… Вот радости-то!
Теперь он, то есть не аллигатор, а Песков, спал, положив голову на свой вещмешок, и его, то есть Пескова, а не вещмешка, храп звучал несерьезным подголоском к могучим руладам Стерляжего. Дозорных на ночь решили не выставлять: по словам того же Пескова, запросто можно было положиться на австралопитеков, чующих опасность гораздо лучше своих испорченных цивилизацией потомков. Обезьяночеловечье племя хорошо знало, что такое гроза, и сочло за благо ночевать на земле подальше от скал. Некоторые семьи по нашему примеру соорудили навесы, редкостно безобразные на вид. Выгнанные на периферию дозорные хныкали и выли, но не спали на посту. Откровенно говоря, и я бы не сомкнул глаз на их месте, рискуя быть съеденным и будучи вооружен всего-навсего острым камнем. Черт побери, сколько проб и ошибок было совершено разумными приматами Земли, пока не появились мы, хомо всезнайки! Сколькими миллионами трупов пришлось заплатить! Взять хотя бы грибы – какие съедобны, а какие нет? Пробы и ошибки, трупы и трупы.
А сколько ошибок нам еще предстоит совершить?
И учимся ли мы на ошибках? Сказал умный человек: не ходите, дети, в Африку гулять. А мы где? Что с того, эта мокрая саванна помещается на другой планете? Африка и есть, почти никакой разницы. Что мы тут забыли? Не зря Лаз неохотно пробивал канал к Надежде! Дернул меня леший связаться со Стерляжим, двуногим стенобитным тараном, только и умеющим сокрушать лбом стены… Вся его идеология: ура-ура, в штыки, на штурм, на слом! А зачем – он себя спросил об этом? Корпорации нужно? Верно. Но наверняка можно было найти более приемлемый путь…