Завтрак с полонием
Шрифт:
Свет погас, но Павел еще долго ничего не видел. Перед его глазами кружились словно два черных солнца — негативы ослепительных ламп, которые едва не выжгли его мозг…
— Ну что же, батенька, вы готовы к продуктивному обмену мнениями? — прозвучал где-то совсем близко негромкий заботливый голос. — Для начала мне хотелось бы знать, на кого вы работаете… на Патрушева? На англичан? На американцев?
— На хорватскую фирму «Задруж», — выдавил из себя Павел, с трудом шевеля распухшим, жестким, как наждак, языком. — Маломерные суда… катера
— Ну зачем же вы так? — почти доброжелательно произнес карлик. — Вы отлично знаете, что говорить все равно придется. Ведь мы, батенька, профессионалы…
Зрение Павла постепенно восстанавливалось, из цветного тумана перед его измученными глазами проступил силуэт маленького человека с густыми бровями. Пока это был только неясный контур, словно вырезанный маникюрными ножницами из черной бумаги.
— Как… как вас зовут? — едва слышным голосом спросил Павел.
— А зачем вам это, батенька? — Кустистые брови недоуменно поползли вверх. — Не все ли вам равно? Впрочем, если вам хочется, можете называть меня Порфирием Петровичем! — И он тихонько засмеялся. — Люблю литературные ассоциации!
Он потер маленькие ручки и предложил:
— Давайте баш на баш! Я вам представился, так уж и вы назовите свое имя, а то, согласитесь, как-то неудобно получается!
— Если вы — Порфирий Петрович, то тогда я — Родион… Родион Романович.
— Родион Романович Раскольников, как я понимаю? — Карлик снова усмехнулся. — Ценю ваше чувство юмора! Хотя вы на Раскольникова совершенно не похожи. Нисколько не похожи, батенька! Родион Романович очень ценил собственную драгоценную особу, ради нее он готов был жертвовать другими людьми, а вы жертвуете собой ради неизвестных и бессмысленных ценностей… Ради кого вы так страдаете, батенька? На кого вы работаете? — Он снова склонился над Павлом и прошипел, на этот раз не скрывая раздражения: — Все равно скажешь, щенок! Никуда не денешься!
Щелчок выключателя — и снова поток белого невыносимого света, мощный удар света в измученные глаза, в мозг, прямо в душу. Свет ударил, как нокаутирующий кулак, смяв волю, смяв сознание, смяв человеческую сущность Павла…
Он услышал чей-то хриплый, страдальческий крик: «Нет! Нет! Выключите!» — и не сразу понял, что это сам он кричит, пытаясь уклониться, укрыться от невыносимого сияния…
Свет погас так же неожиданно, как вспыхнул, и снова раздался вкрадчивый, елейный голос карлика:
— Ну как, батенька, вы не придумали ничего более интересного? На кого вы в действительности работаете?
— Фирма «Задруж», Хорватия… гибкая система скидок… особые условия для постоянных клиентов…
— Нет, дорогой мой, вы неисправимы! Какая там Хорватия? Уже то имя, которое вы себе избрали в качестве псевдонима, говорит о том, что мы с вами соотечественники! Какому хорвату придет в голову назвать себя Родионом Романовичем? Нет, батенька, пора сказать мне правду! Кто вас послал — Патрушев? Это он решил повесить убийство перебежчика
— Бывших коллег? — переспросил Павел, пытаясь не потерять ускользающее сознание, пытаясь выловить крупицы информации в окружающем безумии.
— Ну да! — раздраженно отозвался карлик. — А за кого вы нас принимали? За общество почитателей матери Терезы? За лондонский клуб филателистов? Когда-то все мы работали в Комитете, или в ГРУ, или в других спецподразделениях, но стали кому-то неугодны, не вписались в новые обстоятельства, не смогли поступиться своими принципами… но это не значит, что мы вышли из игры!
Голос карлика окреп, в нем зазвучали привычная обида и самоуверенность:
— Мы еще покажем новым хозяевам страны, на что способны! Мы еще покажем, на чьей стороне сила!
«Вот кто это такие! — понял Павел. — Бывшие сотрудники спецслужб… одна из тех тайных организаций, которую упоминают в связи с делом Литовченко… они, видите ли, решили посчитаться с перебежчиком, отомстить… но зачем он сказал мне это? Почему он раскрыл передо мной свои карты?»
И тут же он ответил себе: разумеется, потому что живым его из этой комнаты не выпустят.
— И теперь они хотят обвинить нас в убийстве Литовченко и натравить на нас Скотленд-Ярд! Хотят убрать нас руками англичан!
Карлик неожиданно замолчал, видимо, посчитав, что и так наговорил много лишнего, и продолжил совсем другим голосом — мягким и вкрадчивым:
— Вот видите, батенька, я был с вами откровенным… я сказал вам правду. Опасную правду. Так что теперь ваша очередь. Правду за правду — мне кажется, это вполне справедливо.
— Вам кажется справедливым такое положение, когда я связан, беспомощен, даже не могу закрыть глаза?
— Что делать, батенька, что делать! — Карлик притворно вздохнул. — Так устроен мир. Он основан на неравенстве. Так было всегда и так всегда будет. Кто-то сильнее других, кто-то богаче, кто-то умнее. Справедливость, равные возможности — это выдумки слабых. Кто-то связан веревками, как вы, кто-то — своими принципами. В данный момент вы — слабый, поэтому вам придется принять мои правила игры.
Он снова щелкнул выключателем, обрушив на Павла поток нестерпимого света, и выкрикнул дрожащим от ненависти голосом:
— Говори, на кого ты работаешь?
Еще мгновение, понял Павел, и его мозг сгорит в этих ослепительных лучах. Еще мгновение — и он сойдет с ума, его сознание распадется, растает, как льдинка на июльском солнце…
Он напряг все оставшиеся силы, рванулся, пытаясь спрятаться от безжалостного света, укрыться от него, защититься. Ремни намертво прикрепили его руки к подлокотникам, но ему удалось накренить кресло набок, раскачать его, и в следующую секунду тяжелое кресло вместе с ним с грохотом опрокинулось на пол. При этом, падая, кресло зацепило стойку с лампами, она тоже обрушилась, раздался звон бьющегося стекла и еще какой-то треск…