Завтрашняя запись
Шрифт:
Несколько часов спустя они добрались до люка — грязные, потные, дрожащие от усталости. Потом они по очереди рубили завалившие люк ветви. Когда он был расчищен, Финчет шагнул вперед, мысленно помолился богам космоса и звезд, чтобы люк не был заклинен, всем телом навалился на рукоять и толкнул ее.
Вопреки опасениям, люк открылся — и Финчет вылетел прямо в объятия какого-то человека.
Пойманный, Финчет поморгал на ярком — солнечном! — свете, присмотрелся к лицу своего противника. Оно носило яркое сходство с лицом, которое он недавно видел.
Он
— Я — друг Свидетеля Телио. Счел бы любезностью, если бы вы отвели меня и мальчика к нему.
Глава шестьдесят седьмая
Эта комната была меньше той, в которой очнулся он сам. Ее стены укрывал мех, в углублении почти в середине комнаты горел огонь. У дальней стены стояла кровать, заваленная по-королевски роскошными мехами.
Навстречу Лалу, едва перешагнувшему порог, заспешила крошечная фигурка, взволнованно размахивающая руками.
— Прошу прощения, но ей очень плохо. Ей нужен покой и ее ни в коем случае нельзя беспокоить. Пожалуйста, оставь ее. Мы известим тебя.
Лал остановился и заглянул под капюшон, обнаружив там лицо столь же юное, сколь древним было лицо Привратницы.
— Ты знаешь, кто я? — спросил он.
Мальчишка раздраженно откинул капюшон, открыв черные косы и кольцо белого металла в мочке уха:
— Ты — Трезубцедержец, — ответил он. — Но она больна. Целители говорят, что она может умереть. Прошу тебя, не зови ее сейчас — возьми кого-нибудь другого!
— Например, тебя? — спросил Лал и увидел, что лицо мальчика напряглось. Он протянул руку и кончиком пальца дотронулся до серьги. — Что она означает?
— Я учусь на целителя, — ответил мальчик. — Позволь мне привести кого-нибудь, кто наблюдал бы за ней вместо меня, Трезубцедержец, и я пойду с тобой.
— Отважное сердце. Но я, знаешь ли, и сам ранен и должен отдыхать. Я пришел только сидеть с моей кузиной, чтобы она не очнулась без родни. — Он посмотрел на заваленную мехами постель. — И если она будет умирать, я хотел бы быть с ней. Ты можешь позволить мне это, обучающийся целительству?
Мальчик колебался в нерешительности, и тут за спиной у Лала раздался спокойный голос Привратницы:
— А как ты ему помешаешь, малыш? Мальчик понурился.
— Это правда, — признал он, но тут же пристально посмотрел на Лала и схватил его за одеяние. — Поклянись мне, — сказал он, — что не нарушишь ее покой!
Привратница громко ахнула. Лал улыбнулся, на секунду увидев не этого маленького ученика лекаря, а худого светловолосого найденыша с яростным взглядом и собственными требованиями. В память об Эдрете он протянул руку и ласково положил ее на темную голову ребенка.
— Клянусь.
Успокоенный мальчик отступил, и Лал подошел к кровати. Кажется, он слышал голос Привратницы, но не стал слушать ее слова. Он не заметил, когда она ушла, оставив его на попечении ученика. Он видел только
Ее лицо побледнело на фоне богатых мехов: медовая кожа превратилась в сливочную. Морщины пролегли на лбу, по краям глаз, вокруг рта, словно даже во сне она была полна страдания. Длинные волосы лежали слипшимися тусклыми прядями, переплетаясь местами, словно паутина, а рука с беспомощно полусогнутыми пальцами бессильно бледнела на мехах.
Лал опустился на табурет у постели, глядя на трудно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, — и у него самого перехватило горло. Он осторожно положил свою ладонь поверх холодной безжизненной кисти и переплел свои пальцы с ее пальцами.
— Корбиньи, — прошептал он тише ее дыхания, — это Лал. А потом он сидел тихо, держа ее за руку, глядя на ее лицо и ни о чем не думая — по крайней мере, так бы он сказал любому, кто его об этом спросил бы. Возможно, он даже задремал, потому что не заметил, что у нее открылись глаза — пока она не произнесла его имя.
— Анджелалти?
— Да? — Он подался вперед, чтобы ей лучше было его видно, и крепче сжал ей руку. — Я здесь, Корбиньи, и достаточно здоров, хотя, похоже, у меня талант получать пулю в плечо.
Ему показалось, что на крепко сжатых усталых губах промелькнула улыбка — и он тоже улыбнулся.
— Я пообещал твоему врачу, что не стану тебя утомлять, — сказал он, кивком указывая туда, где у огня нес свое дежурство мальчик. — Но я надеюсь, ты не станешь возражать, если я побуду рядом.
— Так мне будет спокойнее спать, — прошептала она. — Да хранят тебя боги, кузен. — Ее глаза на секунду помутнели, но тут же снова стали ясными. — Как там люди из Ворнета?
— На попечении Телио, — ответил он. — Потом придется думать, что с ними делать. Но тебе надо отдыхать.
— Через минуту, — ответила она, но после этого замолчала, прерывисто дыша и слабо цепляясь за него холодными пальцами.
— Корбиньи… — Страх выжал у него из глаз слезы, а в памяти зазвучал испуганный мальчишечий крик: „Она может умереть!“. — Надо переправить тебя на „Гиацинт“. Медустановка…
— Вряд ли мне выдержать переезд, — прошептала она так, словно это не имело особого значения. Казалось, она стала под мехами совсем маленькой и слабой, пальцы ее разжались, веки тихо сомкнулись. — Я счастлива, что ты со мной, Анджелалти…
Ощущая на сердце леденящий ужас, Лал прошептал:
— Спи, Корбиньи. — Он прикоснулся к ее щеке, приложил палец к ее губам. — Я буду здесь, когда ты проснешься.
— Сплю… — пробормотала она и затихла. Дыхание ее немного выровнялось, а пальцы бессильно полусогнулись.
Он выпрямился, видя признаки приближающейся смерти, думая о „Гиацинте“ — таком близком и таком недосягаемом в этот момент крайней необходимости. Получается, что Корбиньи умрет из-за расстояния всего в километр…
Послышался звук, словно что-то процарапало по камню. Лал вздрогнул, полуобернулся, не вставая с табурета…