Зайтан-Бродяга

Слобожанский Илья

— Иди к нам. — Позвал Серёга. — Вляпался ты землячок, здорово вляпался.

— Куда вляпался? — Не спешит Рафат, присел в сторонке и дальше жалуется. — Счёт дням потерял, а нормальных людей так и не встретил. Одни придурки и отморозки вроде вас. Тихо тут, как на кладбище. — Брякнул Рафат очевидное. Мы и без него знаем куда забрались.

— Это. — Кхала провела пальцем по трещине камня надгробной плиты. — Могилы древних. Пухты охраняют покой мёртвых.

— Что за зверьё? — Рафат набрался

смелости и перебрался к нам. Серёга дал ему сигарету.

— Ты чем слушаешь? Пухты это. Живут стаями.

— Почему подохли? Давно валяются, воняют не продохнёшь. — Коротун дал мне котелок, подмигнул. — Пей Бродяга. Хуже уже не будет.

— Угу. — Кивнул и взял котелок. Руки болят, пальцы не разгибаются. Сделал маленький глоток. Горькое, вязкое варево сползло по горлу. Защипало и разошлось тёплой волной.

— Пряхи убили, мешали они им. — Пояснила девка. — Пряхи и меня хотели прибить. А как Вас учуяли, велели привести. Не могла я сопротивляться. Сильные они, в голову залезли. Вели меня, шептали.

— Это как? — Закурил Серёга, присел на могильный камень. — Где поймали?

— У ручья.

— Что за пряхи? — Спросил я.

— Хотела всё рассказать. — Глядит на меня как провинившийся ребёнок. — Не знала, как это сделать. А потом.

— Суп с котом. — Пошутил Серёга выдохнул в небо сизое облако табачного дыма. — Хорошая водичка в ручье, прозрачная. Сейчас бы туда. Напиться, искупаться.

— Ага. — Закивал Карлуха. — Тебе бы харю умыть. Рубаху сними.

— Зачем? — Серёга уставился на мелкого. Глядит через узкие прорези глаз.

— Как зачем? — Удивился Коротун. Подошёл к Серёге, присел напротив рассматривает. — Мутузили тебя умеючи. Как бы потроха не отбили? Пузо не болит?

— Ничего ему не отбили. — Сообщила Кхала. — Выйдем на луг, соберу травы. Подправим твоё лицо, будет лучше прежнего. — Подошла к Серёге, тот потянулся к ней рукой, чуть не сшиб Карлуху. Отступила и улыбнулась. Перевела на меня взгляд, смотрит. Отвернулся я. — Потерпи Серёжа. — Пропела девка. — Умою и залечу раны.

— А мне и не больно. — Соврал Серёга. — Разве что губы. Улыбаться не могу. Больно.

— Вот ты дурак. — Брякнул Карлуха, поскрёб шею и побрёл ко мне. — Ты это слыхал? Улыбаться он не может. Чему улыбаться-то?

— Живы и на том спасибо. — Ответил я и хлебнул из котелка. Растеклось варево по горлу, опустилось ниже и согрело нутро. Посмотрел на босые ноги, пошевелил пальцами. — Поймали говоришь? Когда, где?

— Вы шалаш строили. — Отошла Кхала от Серёги. Присела на плиту не глядит в мою сторону. — Тавро болотников выдало.

— Что за тавро? — Спросил и поставил котелок. Пальцы слушаются, горло больше не болит, голос вернулся мой, прежний.

— Вот. — Поднялась, встала ко мне боком, задрала балахон,

показала часть попы и того что впереди. Смуглая кожа, стройные, длинные ноги. Совсем не кривые. Ровные они. Но вот зачем перед всеми оголяться? Хотел остановить, даже приподнялся, но поймал её взгляд и уселся на место. Смотрит не моргает, точно подталкивает. Давай Бродяга, одёрни мне юбку, покажи кто я тебе?

— Красивые ноги. — Заговорил Серёга, таращится на крутое бедро, рот раскрыл. Ещё немного и слюни потекут.

— Нет там ничего. — Карлуха скривился, поглядел с прищуром. — Нога как нога. Как по мне, уж больно тощая.

— Много ты понимаешь. — Серёга запустил в Коротуна камешком и не попал.

— Сейчас увидите. — Сорвала пучок травы, приложила к ноге, потёрла. Ничего особенного не произошло, разве что трава приклеилась, а потом вся и одновременно отвалилась. Кхала провела ладонью точно стряхнула что-то. Тут-то и проявились причудливые завитушки чёрного цвета. Много их, от лодыжки до бедра и, наверное, выше, под балахоном не видно.

— Ни фига себе татуха. — Поперхнувшись дымом, прохрипел Рафат.

— Красиво. — Похвалил Серёга. Глядит на ногу гад, глазеет без стеснения. Может мне и показалось, но глаза у него открылись полностью.

— Хватит. — Прошипел я. — Прикройся.

— Ага. — Поддержал мелкий. — Спрячь кости.

— Арабская вязь. — Поведал Рафат. — Я такое уже видел. Может не совсем такое, но очень похожее.

— Это руны — Пояснила Кхала. — Они указывают кто я. Не спрячусь в тени. Болотники и пряхи распознают, почуют издали.

— Болотники? — Полез в карман, вспомнил про жёлтую железку.

— Утерял что-то? — Внимательно наблюдая, как я неуклюже роюсь в карманах, спросил Карлуха.

— Ага, утерял. Была у меня одна штука жёлтенькая. — Посмотрел на Рафата, тот развёл руками и принялся вытаскивать из своих штанов мой брючный ремень.

— Это те, что жили в доме. — Объявил бородатый и вернул ремень. — Они стырили.

— Кто они? — Спросил грубо, не верю я Рафату. Растираю запястья, следы от верёвок посинели. — Ты стащил, больше некому.

— Не брал. Мамой клянусь. — Встал Рафат поднял руки и говорит. — Не веришь, обыщи.

— Хорошая клятва. — Лыбится Карлуха, достал свой нож, поигрывает им и говорит. — Надо бы запомнить. — Подошёл к Рафату, поглядел на него и спрашивает. — А у тебя мама есть?

— Конечно есть. — Отступил Рафат за могильный камень, руками за него держится. Ногти давно не стрижены, грязные. — И мама, и папа. Четыре брата, две сестры. Бабушка по маме, дедушка по ней же. У нас большая семья.

— Это я уже понял. — Скорчил Карлуха кислую рожицу и убрал нож. — Не клянись больше мамой. Неправильно это.