Зайтан-Бродяга
Шрифт:
— Догадываюсь. — Кивнул и потрепал Карлуху за шевелюру. А ведь действительно, оба раза Карлуха меня выручал. Не будь его рядом в нужную минуту, боюсь и представить где бы я сейчас был? Тот же Михалыч мог пристрелить, не пырни мелкий его ножом. Да и не убегал Коротун далеко, всегда был где-то поблизости.
— Я тебя понял. — Карлуха расплылся в улыбке. — Это ты так шутишь. Верно?
— Ну, да. Конечно, шучу. — Обнял Карлуху, хлопаю по плечу. Как ни крути, а он мне друг. Не приятель, не просто знакомый, а именно друг. Вот и рубаху свою единственную не пожалел.
— Эй?! Вы чего там тискаетесь? — Окликнул Серёга. — Догоняйте
— Охламоны — это хорошо или плохо? — Как-то зло поглядывая на Серёгу, поинтересовался Карлуха. — Обозвал или похвалил?
— Не знаю. — Пожал я плечами, и мы пошли дальше.
7
Идём не торопимся, часто оглядываюсь, запоминаю дорогу. Раньше я здесь никогда не был, даже не слыхал про эти места. Странное здесь всё, столбы, мосты, автострады. Машины большие с прицепами, стоят и лежат на боках, проржавели сильно, но всё ещё целые, не растащили по частям технари. Нет такого в Тихом и на окраинах тоже я не встречал столько машин. По-иному здесь всё. Серёга с Рафатом разговаривают, я слушаю, запоминаю новые слова.
Автострада — это дорога на насыпи. Как по мне, дорогой это непотребство нельзя называть. Кусты, трава, даже деревья растут, какая же это дорога, по ней и ходить нельзя, а ездить и подавно. Железные столбы, высокие, они в самое небо уходят, Рафат электро-опорами назвал. У нас тоже такие встречаются, только погнутые все и не стоят, а валяются. Поросли наши столбы плющом и вьющимися травами, да и проводов на них давно нет, технари стащили. Здесь же, столбы хоть и ржавые, но целёхонькие, царапают небо и провода на них висят. Плющ и сюда добрался, залез на провода, свисает верёвками. Видел я водонапорную башню, здоровенная штука, высокая, наверху пузатая, из кирпича сложена. Вот бы забраться на самый верх и поглядеть оттуда. Интересно здесь, но и страшновато одновременно. Места дикие, нехоженые.
Привал делали дважды, останавливались неподалёку от железнодорожного переезда, там паровоз стоит и вереница вагонов, большие такие, длинные. Серёга эти штуки товарняком обозвал. Мы, неподалёку от товарняка ягоды собрали. Карлуха хотел было пойти, вблизи поглядеть на паровоз и вагоны, я запретил. Уж больно они хороши для зверья, удобное местечко для зубастых, есть где спрятаться.
Второй раз остановились у родника. На пустой желудок и ключевая вода в радость. Отдыхали долго, вылёживались на травке, передохнули и пошли дальше. В моих обмотках тяжело ходить. Трава высокая, сбиваются обмотки, разматываются.
Пусто вокруг и тихо. Что впереди что позади дорога, мосты, развилки. Ближе к вечеру, перешли через огромную дамбу. Раньше, здесь была широкая река, её-то и делила дамба на две части. А теперь нет реки, высохла. По одну сторону дамбы, глубокая яма на дне лужа. По другую сторону пропасть. Вот так дамба, вот так громадина, лежат в луже красные от ржавчины лодки. Серёга их кораблями назвал. Рафат нам поведал, ходил он на таких вот лоханках, матросом был. Странные названия, корабли, лоханка, матрос, электростанция — это Серёга таким словечком дамбу обозвал.
Не захаживал я так далеко, не знаю здешних тропок. Кхала увела нас от дороги, вниз через лесочек. Нет здесь высоких домов и заброшенных поселений мы не встретили. Куда не глянь степь, яры и овраги. А вот зверья разного хватает. Шастают без страха шумшари, они же роганосые падальщики. В наших краях они всё больше дохлятиной питаются, отсюда и прозвище —
Небо темнеть начало, пора бы и о ночлеге подумать. Сказал я об этом Кхале, а она улыбнулась, поцеловала в щеку и шаг ускорила. Откуда в ней столько сил? С виду маленькая, хрупкая.
— Всё, дальше не пойду. — Сказал и уселся перематывать обмотки. Рядышком плюхнулись Рафат и Карлуха. Серёга прошёл чуть дальше, бросил в траву тушку роганоса, тесак воткнул в землю и завалился в траву.
— Вы чего? — Всполошилась Кхала. — Идти нужно.
— Ночь близко. — Сообщил и спросил. — Куда выйдем по тёмному? Ты почему всё время оглядываешься?
— Идут за нами. — Поведала Кхала.
— Почему раньше молчала? — Вскочил, осмотрелся. Чем хороша степь, видать в ней далеко. Нет позади ни одной живой души и впереди никого. Да и кустов за которыми можно укрыться, тоже нет. Уселся на травку, гляжу на Кхалу и улыбаюсь.
— Там он. — Указала пальцем, присела рядом. Обняла, поцеловала, шепчет на ухо. — Это крукль. Тот что тебя вытащил. Я его позвала, боится.
— И правильно делает. — Прошипел Серёга, взялся за тесак. Как он мог услыхать, не знаю. — Вы ступайте, я его здесь подкараулю.
— Ты же пообещал. — Напомнила Кхала. — Ранен он. Помощи ищет.
— Какой к чёрту помощи? — Вспылил Серёга. — Да я ему башку отрублю. На куски порежу. — Зол Серёга на круклей. Да оно и понятно почему? Славно они его отделали, распухло лицо, синяки почернели.
— А может ну его. — Заговорил Рафат. Встал бородатый на четвереньках, таращится на пройденный путь. — Ноги уносить нужно. Как бы в казан к людоедам не угодить. Пошли мужики. — Попросил Рафат, поднялся и давай отряхиваться. Лупит по тряпкам, пыль летит на Карлуху.
— Ну держись пыльный мешок! — Выкрикнул Коротун и толкнул Рафата ногой. — Я тебя говорил не тряси тряпьём? Предупреждал?
— Ты чего? — Спросил Рафат и отступил. — Драться-то зачем?
— Это я ещё не дрался. — Проворчал коротышка и поднял секиру.
Дважды повторять не пришлось, Рафат отошёл подальше, там и уселся. Стрекочут, шикают, поют в траве сверчки и козявки, они и у нас так делают, когда вечер близок. Небо опустилось ещё ниже, вернулись тяжёлые тучи. Где-то позади гремит гром, а мы сидим и молчим. Я и Серёга силимся разглядеть крукля. Карлуха лежит, таращится в небо. Рафат отвернулся, Кхала закрыла глаза, что-то бормочет, перебирает узелки на верёвках, те что висят у неё на поясе.