Зажмурься покрепче
Шрифт:
— Примерно так.
— Как сказочник, — улыбнулся Гурни. — Или политик.
— Священники, учителя и медики делают то же самое, — парировал Эштон.
— Кстати, — произнес Гурни, решив резко сменить тему, — у Джиллиан в день свадьбы не было какого-либо кровотечения? Не могла она, например, пораниться?
— Не помню никакого кровотечения. Откуда такой вопрос?
— Пытаемся понять, откуда взялась кровь на мачете.
— А что, на этот счет есть разные мнения?!
— Похоже, что мачете не было орудием убийства.
— Я перестал что-либо
— Предположительно, его специально оставили в роще еще до убийства. А не после.
— Но… мне сказали… на нем же была ее кровь?..
— Некоторые выводы были преждевременными. Но если предположить, что мачете лежало в роще до убийства, то кровь должна была принадлежать живой Джиллиан. И возникает вопрос: откуда она взялась?
Эштон выглядел сбитым с толку, а потом что-то вспомнил.
— Вообще-то есть один вариант… Как вы знаете, Джиллиан лечили от биполярного расстройства, и из-за лекарств ей нужно было раз в месяц сдавать кровь на анализ. Ну, чтобы убедиться, что терапия действует.
— Кто брал у нее кровь?
— Женщина-медработник… из какой-то клиники в Куперстауне.
— И как она поступала с кровью?
— Возила в лабораторию, где проверяли уровень лития и выдавали результат.
— Она везла кровь в лабораторию сразу после забора?
— Думаю, она останавливалась по дороге у других пациентов, но мне неизвестен ее маршрут. А в конце дня отвозила все анализы в лабораторию.
— У вас есть ее имя и контакты лаборатории?
— Да. Я ведь каждый месяц читал их отчет.
— Значит, у вас где-то записано, когда брали последний анализ?
— Записи как таковой нет, но обычно это была вторая пятница месяца.
Гурни посчитал в уме и заключил:
— Значит, за два дня до убийства.
— Вы думаете, что Флорес каким-то образом перехватил ее анализ крови? Но зачем? Я что-то не понимаю эту историю с мачете, зачем ему это было нужно?
— Мы точно не знаем, доктор. Но мне кажется, что ответ на этот вопрос может помочь раскрыть убийство.
Эштон поднял брови, но это означало скорее удивление, чем скепсис. Растерянно пройдясь взглядом по комнате, он закрыл глаза и несколько секунд так сидел, вцепившись в резные ручки кресла и делая глубокие вдохи и выдохи, словно выполняя какое-то дыхательное упражнение. Но когда он вновь открыл глаза, взгляд его вовсе не был спокойным.
— Какой мрак, — произнес он хрипло. — Джентльмены, позвольте вас спросить: вы когда-нибудь чувствовали, что у вас все валится из рук? Вот я сейчас это чувствую. И с каждым новым кошмаром, с каждой смертью, с каждой новостью про Гектора или Скарда или кем он там был… мне кажется, что все, что я делаю, напрасная трата жизни. Что я конченный, безмозглый неудачник! — он осекся и помотал головой. — А сколько у меня было амбиций, сколько гордыни… Как я мог даже подумать, что способен исцелить недуг такой чудовищной, первобытной мощи?
— Недуг?
— Это не профессиональная терминология, разумеется. Я говорю про последствия инцеста для психики всех
— Чем это разрушительнее других преступлений?
— У нас есть два базовых режима поведения: спаривание и родительство. Инцест стирает грань между ними, безнадежно смешивая несовместимое. Я считаю, что это искажает нейронные связи, которые характерны для первого и второго инстинктивного поведения и которые отделяют один от другого. Понимаете?
— Кажется, улавливаю, — кивнул Гурни.
— А я что-то завис, — отозвался Хардвик, который все это время слушал молча.
Эштон недоуменно взглянул на него.
— Для эффективной терапии подобной травмы необходимо восстановить границы между инстинктами родительства и размножения, чтобы не возникало путаницы, что такое родитель, что такое ребенок и что такое сексуальный партнер. Трагедия в том, что в настоящее время нет терапии, способной тягаться с этой травмой по масштабу эффекта. Все равно что при помощи чайной ложечки восстанавливать дом, разрушенный бульдозером.
— Но вы специализируетесь именно на поиске эффективной терапии.
— Да. И теперь вижу, что терплю неудачу. Жуткую, катастрофическую неудачу.
— Не уверен, что вы правы.
— Потому что все-таки не все девочки рванули в мир подпольных извращений? И не всех раскромсали маньяки? Не каждая завела ребенка, чтобы потом его изнасиловать? И все-таки к выпускному они чуть больше похожи на людей, чем при поступлении? А я в этом не уверен! Но эта школа под моим руководством превратилась в приманку для убийц и чудовищ, в чертово сафари для сексуальных маньяков. Я уничтожил все, ради чего создавался Мэйплшейд. Вот в этом я уверен совершенно точно.
— И что теперь? — резко спросил Хардвик.
— «Что теперь»? Ах да. Вернемся к практическим вопросам, — усмехнулся Эштон и снова закрыл глаза, на этот раз почти на минуту. Когда он снова заговорил, голос его был вымученно спокоен. — Вас интересует мой план? Я собираюсь спуститься в часовню, показаться девочкам, сказать какие-то слова, чтобы как-то их утешить. А ваш план… сами решайте. Говорите, вас привело чутье? Вот у него и спросите, что теперь.
Он встал из кресла и достал из ящика стола брелок, похожий на пульт от гаража.
— Свет и замки управляются дистанционно, — объяснил он и направился к выходу, но потом вернулся и включил монитор за столом. На нем возникло изображение основного зала с каменным полом и высокими стенами, пресную серость которых разбавляла тяжелая драпировка багрового цвета. Лавки темного дерева стояли не рядами, как принято в церкви, а были расставлены в разных зонах, по три штуки, образуя треугольник — видимо, чтобы удобно было вести обсуждения. Везде сидели девочки-подростки. Из колонок раздавался гул девичьих голосов.