Зажмурься покрепче
Шрифт:
Гурни обратил внимание, что мелодия гимна, а также сопутствующее жужжание в этом помещении казались громче, чем в прихожей. Возможно, причина была в разводке вентиляционных выходов. Он поймал себя на желании спросить об этом, но решил, что лучше сконцентрироваться на главной причине визита.
— Вы следователь из полиции, — почему-то констатировал Мюллер.
Гурни улыбнулся.
— Я вас долго не задержу, сэр. У меня всего несколько вопросов.
— Карл.
— Что, простите?
— Карл, — повторил он, уставившись на камин,
— Хорошо, Карл. Мой первый вопрос: вы не помните, чтобы перед своим исчезновением миссис Мюллер разговаривала с Гектором Флоресом?
— Кики, — произнес он, продолжая смотреть на золу.
Гурни повторил вопрос, на этот раз употребив имя.
— А было бы логично, да? Учитывая ситуацию… А какая была ситуация?
Глаза Мюллера закрылись и открылись снова, и этот мучительно затянутый процесс сложно было назвать словом «моргнули».
— Она ходила на терапию.
— На терапию? К кому?
Мюллер впервые взглянул на Гурни с тех пор, как тот зашел в гостиную, и теперь моргнул чуть быстрее.
— К доктору Эштону.
— Доктор принимает у себя дома? Тут, по соседству?
— Да.
— Часто она к нему ходила?
— Шесть месяцев, год… или меньше? Или больше. Я не помню.
— Когда была последняя сессия терапии?
— Во вторник. Сессии всегда были по вторникам.
Гурни удивился:
— Вы говорите про тот вторник, когда она исчезла?
— Верно, во вторник.
— И вы, значит, предполагаете, что миссис Мюллер — то есть Кики — общалась с Флоресом, когда была у Эштона?
Мюллер в ответ промолчал и снова перевел взгляд на серое нутро камина.
— Она когда-нибудь о нем рассказывала?
— О ком?
— О Гекторе Флоресе.
— Он был не из тех людей, о ком интересно поговорить.
— Каким он был человеком?
Мюллер невесело усмехнулся и покачал головой.
— Но это же очевидно, разве нет? Очевидно! Вы же слышали его фамилию, — произнес Мюллер с внезапным и отчетливым пренебрежением.
— У него испанская фамилия.
— Да они все одинаковые. Это же совершенно очевидно. Нашей стране это как нож в спину.
— От мексиканцев?
— Мексиканцы — это только кончик ножа.
— Значит, вы ждали того же от Гектора?
— Вы были в тех странах?
— В Латинской Америке?
— В любых странах, где царит жара.
— Боюсь что нет, Карл.
— Дрянные земли, все до последней. Мексика, Никарагуа, Колумбия, Бразилия, Пуэрто-Рико… дрянь, все как одна, и выходцы оттуда дрянь.
— И Гектор?
— Дрянь!
Мюллер уставился на присыпанную пеплом решетку камина с таким лицом, словно дрянь была именно там.
Гурни около минуты молча ждал, чтобы страсть в собеседнике улеглась. Плечи Мюллера постепенно опустились, а хватка на ручках кресла ослабла. Он закрыл глаза.
— Карл?
— Да? — Глаза вновь открылись. Лицо его утратило всякое выражение.
Гурни
— У вас были причины полагать, что между вашей женой и Флоресом происходит что-то неподобающее?
Мюллер выглядел озадаченным.
— Как, говорите, вас зовут?
— Дэйв. Дэвид Гурни.
— Дэвид! Какое забавное совпадение! Вы знали, что это мое второе имя?
— Нет, Карл, не знал.
— Я — Карл Дэвид Мюллер, — произнес он, глядя куда-то перед собой. — Карл Дэвид. Мама часто говорила: Карл Дэвид Мюллер, а ну ступай в свою комнату. Карл Дэвид Мюллер, ну-ка веди себя хорошо, а не то Санта-Клаус не принесет тебе подарок. Слушай меня хорошенько, Карл Дэвид…
Он поднялся из кресла, выпрямил спину и повторял свое полное имя правдоподобным женским голосом и с таким напором, словно у этого голоса, произносящего его имя, была власть открыть дверь в другой мир. Затем он развернулся и вышел из комнаты.
Гурни услышал, как открывается входная дверь.
Мюллер стоял и держал ее нараспашку.
— Спасибо, что навестили, — произнес Мюллер бесцветным тоном. — Вам пора. Я иногда забываю… вообще-то я не должен пускать людей в дом.
— Благодарю вас, Карл. Спасибо за ваше время, — сказал Гурни. Странный эпизод психотической декомпенсации его озадачил и смутил, но он решил сделать, как Мюллер просит, и не создавать лишнего стресса, а дойти до машины и вызвать медиков.
Но по дороге к машине Гурни подумал, что все же лучше убедиться, что с Мюллером все в порядке. Он вернулся к особняку в надежде убедить хозяина снова пустить его, но дверь оказалась приоткрыта. Гурни на всякий случай все равно постучал. Ответа не последовало. Он заглянул в дом и увидел еще одну приоткрытую дверь. Тогда он зашел в холл и позвал как можно более вежливым голосом:
— Мистер Мюллер? Карл? Это Дэйв. Вы здесь, Карл?
Тишина. Но теперь стало понятно, что жужжащий звук с отчетливыми металлическими нотками, а также рождественский гимн доносились как раз из-за этой двери, которая в прошлый раз была закрыта. Гурни подошел и слегка толкнул ее носком ботинка. Перед ним оказалась лестница, ведущая в подвал и залитая тусклым светом.
Гурни осторожно пошел вниз. Пройдя несколько ступенек, он снова позвал:
— Мистер Мюллер! Вы внизу?
Детское сопрано запело гимн:
Придите к Младенцу,
Верные, с весельем!
Придите скорее к Нему в Вифлеем!
С лестницы можно было разглядеть только небольшую часть подвала. Гурни видел, что пол выложен обычной виниловой плиткой, а стены отделаны сосновыми панелями, совсем как миллионы других американских подвалов. Почему-то эта обыкновенность его приободрила. Но когда он спустился до конца и повернулся лицом к источнику света, его посетило совсем другое чувство.