Зажмурься покрепче

Вердон Джон

— Детектив Гурни?

Он повернулся к дому. У открытой двери стоял Эштон.

Гурни улыбнулся.

— Простите, что беспокою в воскресенье.

Эштон отзеркалил его улыбку.

— Полагаю, во время расследования убийства между выходными и буднями нет разницы. У вас какие-нибудь новости?

— Вообще-то я просто хотел еще раз осмотреть территорию вокруг домика садовника.

— Еще раз?..

— Вы не возражаете?

— Что конкретно вас интересует?

— Надеюсь, пойму, когда увижу.

Тон Эштона был столь же выверен, как и его улыбка.

— Зовите меня, если чем-то могу помочь. Я буду с отцом у себя в библиотеке.

Любопытно, подумал Гурни. У одних

дома «кабинет», а у других — «библиотека». А потом говорят, что у нас не классовое общество. Это пока речь не заходит о ком-нибудь, живущем в доме из котсуолдского камня и с отцом по имени Хобарт Эштон.

Гурни прошелся по лужайке к дальней ее части, и только там понял, что все это время не замечал удивительной погоды — стоял один из таких славных осенних дней, когда солнце будто бы светит через волшебную призму, меняя цвет листьев, а воздух был таким тихим, словно мир был соткан из покоя, захватывающего дух и наполняющего сердце счастьем.

Как и все минуты счастья в жизни Гурни, эта вышла очень короткой. Он пришел сюда, чтобы расследовать убийство, дотошно изучить каждую мелочь на месте преступления, восстановить последовательность ужасных событий.

Он направился к широкому каменному патио с кофейным столиком, где четыре месяца назад кто-то выстрелил в чашку Эштона из «Везерби» 257-го калибра. Интересно, где сейчас может быть Гектор Флорес? Он ведь может быть где угодно. Например, здесь, в лесу, наблюдать за домом, за Эштоном и его отцом. И — в эту самую секунду — за Гурни.

Он перевел взгляд на домик и стал вспоминать подробности убийства в день свадьбы. С места, где он теперь стоял, можно было разглядеть фасад и одну из боковых стен, а также часть леса, куда Флорес ходил, чтобы оставить мачете, где его нашли. В мае листва еще молодая, а значит, видимость была примерно такой же, как сейчас, когда листья опадают.

Гурни в очередной раз попытался представить, как латиноамериканец спортивного сложения выбирается из заднего окна домика, незамеченным бежит примерно стометровый кросс сквозь деревья и заросли, затем слегка присыпает брошенное мачете листьями и землей. А затем — что затем? Надевает на ноги какие-то пакеты? Или брызгает обувь химикатом, уничтожающим продолжение следа? Мог ли он с этого места отправиться дальше в глубь рощи, куда-то в сторону дороги? Чтобы потом, к примеру, встретиться с Кики Мюллер, которая, допустим, ждала его в машине и увезла прочь прежде, чем прибыла полиция? Или же она могла скрыть его у себя дома… где он ее убил и закопал? Но зачем, какая в этом могла быть выгода? Нет, это неправильный вопрос, потому что нет повода считать, что преступник исходил из соображений практической пользы. Возможно, им двигало чистое безумие, одержимость какой-нибудь вывихнутой фантазией. Но такой ход мысли никак не способствовал расследованию: если в действиях убийцы не было смысла, то не было смысла его пытаться угадать. А у Гурни было настойчивое ощущение, что, невзирая на привкус бреда, преступление было продуманным, выстроенным по какой-то внутренней логике.

Итак, почему мачете оказалось столь небрежно спрятан? В том, чтобы присыпать лезвие, не было логики, если ручка оставалась на виду. По какой-то причине эта мелкая несостыковка больше всего занимала его внимание. Причем «занимала» — вполне удачное слово, поскольку Гурни всегда любил несостыковки. Опыт показывал, что именно они, как правило, оказываются ключом к разгадке.

Он сел за столик и уставился в лес, пытаясь визуализировать, по какому маршруту мог бежать Флорес. Пресловутые сто метров было почти невозможно различить за зеленью самой рощи и за рододендронами, разделявшими дикую часть от ухоженной лужайки с клумбами. Гурни хотел прикинуть,

насколько хороша была видимость вероятного пути отступления — и пришел к выводу, что видимость была совсем незначительной. Ничего удивительного, что Флореса никто не заметил. Самый четко различимый объект с такого расстояния был темный ствол вишни — и то Гурни мог разглядеть только узкую полоску этого ствола сквозь кусты.

Вишня росла в конце предполагаемого маршрута Флореса. В теории, если бы кто-нибудь в тот момент смотрел в лес в том же направлении, он мог бы заметить, как человек мелькает между деревьев. Правда, едва ли этому бы придали значение. Кроме того, шансов, что кто-то мог сидеть ровно здесь и смотреть ровно туда, было исчезающе мало…

Стоп!

Гурни внезапно обнаружил, что чуть не пропустил важную вещь.

Зафиксировав взгляд на чешуйчатом стволе вишни, Гурни направился к нему через патио, через клумбу на которую упал Эштон, через рододендроновую границу — в лес.

Это направление было перпендикулярным маршруту Флореса от домика к месту, где нашли мачете. Гурни хотел убедиться, что Флорес мелькнул именно перед этой вишней.

Дойдя до оврага, который он помнил по своему визиту пару дней тому назад, он убедился, что его догадка верна. Дерево росло на дальней стороне оврага — а он был длинный и глубокий, с крутыми склонами. Если бы Флорес бежал с той стороны вишни, это бы значило, что ему пришлось минимум дважды пересекать овраг, что отняло бы немало времени и сделало бы задачу скрыться до появления полиции невозможной. Тем более что след тянулся по ближней стороне оврага, а не дальней. Следовательно, человек, бежавший от домика к точке обнаружения мачете, должен был промелькнуть перед этим деревом. Без вариантов.

Дорога от Тэмбери до Уолнат-Кроссинга заняла всего 55 минут вместо обычного часа с четвертью. Гурни торопился домой, чтобы пересмотреть запись со свадьбы — но отчасти им двигало желание как можно глубже зарыться в дело Перри, которое, невзирая на ужас убийства, немного облегчало тревогу по поводу вчерашней амнезии.

Машина Мадлен стояла рядом с домом, а велосипед был прислонен к сараю. Гурни догадался, что она на кухне, но когда он зашел сквозь боковую дверь и позвал ее, ответа не последовало.

От отправился к длинному столу, отделявшему кухню от гостиной зоны. На нем по-прежнему были разложены материалы расследования, что немало раздражало Мадлен. Там же лежало несколько дисков.

На верхнем была наклейка с надписью «Свадьба Перри+Эштон, монтаж БКР». Но Гурни хотел посмотреть один из оригиналов, а не смонтированную версию. Их оказалось пять штук. На одном значилось: «Вид с вертолета: общие планы и снижение», а остальные четыре содержали съемку со стационарных камер, и на наклейках были полные координаты спектра видимости каждой.

Он взял эти диски в кабинет, где открыл ноутбук, зашел на карты Гугла и набрал в строке поиска: «Бэджер-Лейн, Тэмбери, Нью-Йорк». Тридцать секунд спустя он рассматривал спутниковую фотографию участка Эштона с точными координатами каждого объекта. Можно было даже разглядеть кофейный столик на патио. Гурни выбрал точку, где примерно находилась вишня, и рассчитал путь до нее от столика. Угол получился — 85 градусов на восток.

Он взял диск с пометкой «Восток + Северо-Восток» и засунул в плеер, дотянувшись с дивана, а затем промотал запись до момента, когда Джиллиан зашла в домик, и полностью посвятил свое внимание следующим четырнадцати минутам видеоряда. Он просмотрел их раз, другой, и удивление его усиливалось. В третий раз он досмотрел запись до секунды, когда начальник полиции Лунтц прогнал гостей с места преступления и вызвал копов.