Зажмурься покрепче
Шрифт:
— Другана ты себе завел — аж волосы в заду шевелятся.
— Чего?
— Надеюсь, он хотя бы при тебе к школьницам не подкатывал?
У Гурни появилось нехорошее предчувствие.
— Джек, давай к делу. Что у тебя?
— Ишь, какой торопыга. Колись: вы с ним как — на короткой ноге?
— Хорош уже, выкладывай!
— Ты меня просил пробить пальчики мужика, с которым бухал.
— И что выяснилось?
— О-оо, чего только не выяснилось.
— Джек…
— Зовут его Сол Штек. Профессиональный псевдоним — Пол Старбак.
— И что у него за профессия?
— Сейчас
— Джек, не тяни кота за хвост!
— Его, понимаешь, обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. Пресса тут же возбудилась, и отовсюду полезли другие, ранее молчавшие жертвы. И наш дорогой Сол-Пол оказался подозреваемым в куче дел об изнасиловании и домогательстве. Специализация у него была такая: опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток. Ему светило пожизненное, туда таким и дорога. Но увы. Богатенькие родители купили заключение экспертизы, и гада отправили в психушку, а пять лет спустя тихонечко выпустили на свободу. С тех пор он пропал со всех радаров, текущее местонахождение никому не известно. Кроме, возможно, тебя. Откуда-то у тебя этот бокальчик взялся?
Глава 49
Мальчики
Гурни стоял у французских дверей, уставившись на прощальный сиреневый выдох фантастического заката, который он по большей части пропустил, пытаясь прийти в себя после новости о Йикинстиле.
Информации отчаянно не хватало. Каким должен быть следующий шаг? Надо взять блокнот и написать список вопросов в порядке приоритетности. Первейший — кому принадлежит тот кирпичный дом в Манхэттене?
Не вполне очевидно, как это выяснить.
Чтобы освободиться от враждебной хватки, желательно хотя бы понять, кто тебя держит. Но если не иметь хотя бы приблизительного представления об угрозе, можно только сильнее запутаться. Каждый неотвеченный вопрос грозил обернуться снежным комом других неотвеченных вопросов.
— Привет!
Мадлен. Словно будильник, который вытягивает из сна в реальность утренней спальни, ее голос вернул его к настоящему. Он повернулся к прихожей.
— Это ты? — спросил он растерянно, тут же спохватившись, что вопрос звучит глупо, потому что кто же еще? Но ответа не последовало, и он спросил снова, на этот раз громче.
Вместо ответа она появилась на кухне и неопределенно нахмурилась.
— Ты только что пришла? — спросил он.
— Нет, я весь вечер топталась в прихожей. Ты в себе?
— Я просто не слышал, как ты вошла.
— А я раз — и вошла! — весело сказала она.
— Точно, — улыбнулся он. — Раз и вошла.
— Так что с тобой?
— Ничего.
Она приподняла бровь.
— Да все нормально. Разве что проголодался.
Она посмотрела на миску, стоявшую у плиты.
— Морские гребешки уже разморозились. Давай ты их пожаришь, а я поставлю воду для риса?
— Давай, — охотно согласился Гурни, надеясь, что эта простая задача хотя
Он пожарил гребешки в оливковом масле с чесноком, лимонным соком и каперсами. Мадлен сварила рис басмати и приготовила салат из апельсинов, авокадо и красного лука. Гурни нелегко давалось сосредоточиться на настоящем моменте. «Опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток…»
Посреди ужина он обнаружил, что Мадлен вовсю рассказывает ему о прогулке по дороге между их и соседним участком, но он не помнит ни слова из этого рассказа. Он вымученно улыбнулся и попытался вникнуть хотя бы в концовку.
— …такой насыщенный зеленый цвет, невзирая на тень. А под пологом из папоротников — такие крохотные фиолетовые цветочки, буквально точечки… — ее голубые глаза засветились, и Гурни даже показалось, что за столом стало светлее. — Представляешь? Микроскопические. Как снежинки.
Фиолетовые микроскопические снежинки. Контраст между ее умилением и его тревогой был настолько невыносим, что он чуть не застонал. Изумрудный полог из папоротников и ядовитые шипы его кошмаров. Ее роман с жизнью и его… его что?
Встреча с дьяволом?
Гурни, возьми себя в руки. В самом деле, ну чего ты так боишься?
Но этот вопрос сделал кошмар еще чернее, а воронку еще глубже.
Ты боишься сам себя, Гурни. Узнать, что ты способен на жуткие вещи, которых не помнишь.
Остаток ужина его чувства были парализованы. Он усердно ел, стараясь скрыть, что еда его не интересует, и усердно делал вид, что ему небезразличны детали ее приключения на природе. Но чем больше она рассказывала про черные сердцевинки рудбекий, про дивный осенний аромат, нежную дымку диких астр, тем безнадежнее ему казалась пропасть между ними, и тем отчетливее проступала тревога. В какой-то момент он осознал, что Мадлен замолчала и смотрит на него с беспокойством. Он заволновался, что мог пропустить какой-то вопрос, а она ждала ответа, и не понимал, как признаться, что отвлекся или как объяснить, почему.
— Ты говорил с Кайлом? — внезапно спросила Мадлен. Или не внезапно, или она это уже спрашивала? Или это ее попытка разгадать причину его озабоченности?
— С Кайлом?..
— С твоим сыном.
Гурни не то чтобы не расслышал вопроса, а просто эхом повторил его, скорее чтобы заземлиться, напомнить себе, что он действительно здесь, за столом. Как это объяснить?
— Я ему звонил… попал на автоответчик. Он перезванивал, и тоже… и так несколько раз.
— Ты, главное, не сдавайся. Надо звонить, пока не дозвонишься.
Он кивнул, не чувствуя в себе сил спорить, не зная что сказать.
Мадлен улыбнулась.
— Мне кажется, ему бы пошло на пользу. Вам обоим пошло бы на пользу.
Он снова кивнул.
— В конце концов, ты его отец.
— Да, я знаю.
— Ну, вот и ладно, — произнесла она тоном, который вроде бы означал, что разговор окончен, и принялась собирать тарелки со стола.
Он наблюдал, как она идет к раковине, потом возвращается за оставшейся посудой и снова ее уносит. Потом она вернулась с бумажным полотенцем, чтобы вытереть стол, и Гурни сказал: