Зази в метро
Шрифт:
И в самом деле две бронетанковые дивизии ночных сторожей и эскадрон юрских спаги, как выяснилось, заняли позиции вокруг площади Пигаль.
XVIII
– Наверное, надо позвонить Марселине,- сказал Габриель.
Остальные продолжали молча пить кофе со сливками.
– Дело дрянь,- тихо сказал официант.
– А вас не спрашивают,- отозвалась вдова Авот'я.
– Сейчас я тебя положу туда, откуда взяли,- сказал Подшаффэ.
– - Ладно, ладно,- отозвался официант.- Что уж и пошутить нельзя?
Габриель вернулся.
– Странно,- сказал он.- Никто трубку не берет. Он хотел
– Черт, остыло,- добавил он и брезгливо поставил чашку на стойку.
Подшаффэ выглянул на улицу.
– Подходят,- сообщил он. Отойдя от стойки, все столпились вокруг него, кроме официанта,- он спрятался под кассой.
– По-моему, они чем-то недовольны,- заметил Габриель.
– Потрясающе,- прошептала Зази.
– Надеюсь, с Зеленудой будет все в порядке,- сказал Турандот.- Он ведь ни в чем не виноват.
– А я,- поинтересовалась вдова Авот'я.- Я-то в чем виновата?
– Вот и отправляйтесь к своему Хватьзазаду,- пожав плечами, сказал Подшаффэ.
– Да ведь это же он и есть!
– воскликнула она. Перешагивая через груду поверженных, образовавшую перед "Никтолопами" нечто вроде баррикады, вдова Авот'я выказывала горячее желание присоединиться к нападавшим, которые медленно и организованно продвигались ей навстречу. Увесистая пригоршня пулеметных пуль пресекла эту попытку. Поддерживая вываливающиеся кишки руками, вдова Авот'я рухнула наземь.
– Глупо все-таки,- прошептала она,- с моими-то деньгами еще бы жить да жить. И испустила дух.
Зази упала в обморок.
– Могли бы быть поосторожней,- разгневанно сказал Габриель.- Ведь здесь дети.
– Сейчас ты сможешь высказать им свои замечания лично,- сказал Подшаффэ,- они уже здесь.
Вооруженные до зубов личности находились теперь просто-напросто по ту сторону застекленного фасада, который являл собой весьма сомнительное прикрытие, тем более что большая часть стекол была разбита во время предыдущей драки. Вооруженные до зубов личности выстроились в ряд посередине тротуара. Человек с зонтом на руке вышел вперед и, перешагнув через труп вдовы Авот'и, вошел в пивную.
– Надо же!
– сказали хором Габриель, Турандот, Подшаффэ и Зеленуда.
Зази все еще была без сознания.
– Да,- сказал человек с (новым) зонтиком.- Это я, Гарун аль Рашид. Я тот, кого вы знали и порой не узнавали. Я - властелин этого мира и прилегающих к нему территорий. Иногда я путешествую по своим владениям под разными личинами, облачаясь в одежды неуверенности и заблуждения, которые, кстати говоря, для меня весьма характерны. Неумный, ограниченный полицейский, ночной грабитель, робкий преследователь вдов и сироток, все эти мимолетные образы позволяют мне пренебречь ничтожно малой опасностью выставить себя на посмешище, показаться пустым болтуном или чрезмерно сентиментальным влюбленным (благородный жест в сторону вдовы Авот'и). В вашем сознании я был только что причислен к без вести пропавшим, но вот я снова среди вас, теперь уже в облике победителя - это можно сказать без ложной скромности. Полюбуйтесь! (Еще один не менее благородный жест, на сей раз охватывающий всю ситуацию в целом.)
– Болтай, болтай,- сказал Зеленуда,- вот все...
– А его бы надо в суп пустить,- сказал Хватьзазад (Извините:
– Никогда!
– воскликнул Турандот, прижимая клетку к груди.- Уж лучше смерть!
Произнося эти слова, он начал медленно уходить под землю, как, впрочем, Габриель, Зази и Подшаффэ. Грузовой лифт спустил всех их в подвалы "Никтолопов". Находящийся в тени лифтер тихо и настойчиво рекомендовал им следовать за ним, и по-быстрому. Он держал в руках электрический фонарь, который служил сигналом сбора и в то же время демонстрировал достоинства питающих его батареек. Пока на первом этаже вооруженные до зубов личности под влиянием эмоций пускали автоматные очереди себе под ноги, маленькая группа, следуя означенным рекомендациям и фонарю, продвигалась с большой скоростью мимо полок, забитых бутылками мюскадного сиропа и Гренаде. Габриель нес на руках все еще не пришедшую в себя Зази, Турандот - вялого Зеленуду. Что до Подшаффэ, то он не нес ничего.
Они спустились по лестнице, потом прошли через небольшую дверцу и оказались в канализационном стоке. Открыв другую дверцу, они очутились в метро, в проходе, облицованном керамической плиткой, где было пока еще темно и безлюдно.
– А теперь,- тихо сказал лампоносец,- если мы не хотим, чтобы нас застукали, надо разойтись в разные стороны. Тебе,- обратился он к Турандоту,- туго придется с этой птахой.
– Я перекрашу его в черный цвет,- мрачно ответил Турандот.
– Все это как-то не здорово,- сказал Габриель.
– Ох, уж этот Габриель!
– сказал Подшаффэ.- Всегда найдет, как утешить.
– Я провожу малышку,- сказал лампоносец.- Тебя, Габриель, за версту видать. К тому же я захватил ее чемодан. Может, что-нибудь и забыл - спешил очень.
– Расскажи, как это было.
– Сейчас не время. Зажегся свет.
– Ну вот,- тихо сказал лампоносец.- Метро пошло. Ты, Подшаффэ, поезжай к площади Звезды, а ты, Турандот, к Бастилии.
– В общем, каждый за себя?
– спросил Турандот.
– Не знаю, как ты без гуталина справишься,- сказал Габриель.- Придется что-нибудь эдакое придумать.
– А что, если я сам залезу в клетку,- предложил Турандот,- а Зеленуда меня понесет?
– Это мысль.
– - Я пошел домой,-- сказал Подшаффэ.-К счастью, сапожное дело является одной из основ современного общества. И, как известно, все сапожники на одно лицо.
– - Это уж точно.
– - Пока, ребята!
– сказал Подшаффэ.
И он удалился по направлению к площади Звезды.
– - Пока, ребята!
– сказал Зеленуда.
– - Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,- отозвался Турандот.
И они понеслись по направлению к Бастилии.
XIX
Жанна Сиськиврось внезапно проснулась. Она посмотрела на часики, оставленные на тумбочке: было уже больше шести.
– Пора!
Тем не менее она задержалась еще на несколько мгновений, рассматривая своего возлюбленного, который раскатисто храпел, раскинувшись голяком на постели. В процессе постепенного перехода от общего к частному она скользнула уже вялым и равнодушным взглядом по тому самому предмету, который занимал ее в течение одного дня и двух ночей: сей объект напоминал скорее обмякшего после кормления младенца, нежели лихого гренадера.