Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу
Шрифт:
Пьяцца Челимонтана и Кливо ди Скауро
Основные улицы Целия сходятся на Пьяцца Челимонтана; сюда же подходит ветка Клавдиево-Неронова акведука. В античности это тоже было оживленное место — развязка перед входом в «старый город». Внутрь республиканских стен ведут ворота, известные как «Арка Долабеллы и Силана». Это не только въезд в город, но и очередная подпора акведука (на противоположной стороне площади видны и другие развалины несущих водопроводных конструкций). Отсюда по разветвляющимся водопроводам вода из Клавдиева источника поступала в несколько районов Рима: на Эсквилин и Палатин (там основным потребителем был Золотой дом Нерона, а после его уничтожения — сменивший его императорский дворец Флавиев), на Авентин и даже на другой берег реки, в Трастевере. Те участки, которые протянулись до Палатина, до сих пор украшают центр Рима; от других веток ничего не осталось. Вода Клавдиева акведука была превосходной по качеству (лучше ее считалась только вода старинного акведука Марция). Император Александр Север не прикасался к еде, не выпив пол-литра холодной Клавдиевой воды.
Небольшая улица, ведущая от Пьяцца
Начать эту недолгую прогулку можно от церкви Санто-Стефано-Ротондо. У святого Стефана особое положение среди христианских святых: он — первомученик. Так называется первый святой, принявший мученическую смерть за свои религиозные убеждения в пределах конкретной страны (так, российскими первомучениками считаются Феодор-варяг и Иоанн, отец и сын, убитые в конце x века киевскими язычниками). А святой Стефан — самый первый христианский мученик в истории: он был казнен еврейским религиозным судом за богохульство в самые первые годы после распятия Христа (предположительно около 34–35 гг. н. э.), и его казнь (побивание камнями) описана в Новом Завете, в Деяниях Апостолов. Интересно, что в преследовании Стефана и его единомышленников принимал активное участие Савл из Тарса — будущий апостол Павел, главный идеолог всемирного христианства. Мощи святого Стефана покоятся в Риме, но почему-то не здесь, а в церкви Сан-Лоренцо-фуориле-Мура.
Святой Павел Креста — по-итальянски Сан Паоло делла Кроче — был итальянский мистик XVIII века. В молодости молитвенный опыт убедил его посвятить жизнь Христу.
В центре доктрины Павла находилась концепция Страстей Христовых как главное символическое выражение любви Бога к людям. Число сторонников нового ордена росло медленно, поскольку молитвенная строгость и аскеза пассионистов шла вразрез с устремлениями галантного века. Павла это вполне устраивало. К концу его жизни пассионистских монастырей (внутри ордена именуемых «убежищами») было тринадцать, включая один женский. Павел Креста был канонизирован в середине XIX века.
Редкое латинское слово scaurus означает человека, страдающего болезнью ног (то ли «хромой», то ли «подагрик», то ли «отечный»). Это слово стало когноменом в знатном патрицианском роде Эмилиев. Один из представителей рода, Марк Эмилий Скавр, был известнейшим республиканским политиком (впрочем, и его сын прославился жестоким подавлением волнений в Иудее и страстью к коллекционированию резных камней). Возможно, улица, ведущая на Целий, еще в античности была названа в честь кого-то из них, хотя название встречается только в средневековых источниках. В xx веке на основании этой скудной археологической информации часть Виа ди Сан Паоло делла Кроче переименовали в Кливо ди Скауро. Если не произошло ошибки, то это одна из тех редких — даже в Риме — улиц, что спустя две тысячи лет носят первоначальное имя.
В xv веке папа Николай V передал Санто-Стефано, к тому моменту пришедшую в упадок, ордену монахов-паулинов — единственному католическому ордену, основанному венграми. С тех пор церковь стала неофициальным центром венгерского землячества в Риме и обзавелась дополнительным небесным покровителем — Иштваном I Святым, королем, который крестил Венгрию на рубеже x и xi веков (венгерское «Иштван» — то же самое имя, что греческое «Стефан» или русское «Степан»; кстати, само слово по-гречески значит «венок»).
Санто-Стефано-Ротондо — одна из старейших христианских церквей Рима. Хотя за полторы тысячи лет ее внешняя и внутренняя отделка неоднократно подвергалась изменениям, общий план сохранился с V века. План этот очень необычный: в нем сочетались круг и равноконечный, «греческий» крест. За круглыми внешними стенами располагались два кольца внутренних опор. Рукава креста расходились от подкупольного пространства и ясно читались во внешнем облике церкви вплоть до реконструкций XII и xv веков. Источником вдохновения для архитекторов явно служили восточные церкви — такие как Ротонда Гроба Господня в Иерусалиме.
В эпоху Возрождения полагали, что Санто-Стефано построена на фундаменте какого-то античного здания — то ли храма Фавна (некоторые даже считали, что это и есть храм Фавна, хотя это чистая выдумка, в античных источниках такой храм даже не упоминается), то ли нероновского продуктового рынка (macellum), который был где-то неподалеку. Раскопки 1970-х годов показали, что церковь строилась с нуля, и единственное, что под ней нашли, — это остатки митрея, который функционировал на этом месте около двухсот лет, а потом был поспешно замурован — видимо, в связи с широкими шагами христианства. Законсервированные в подземелье алтари, статуэтки и рельефы, некоторые — со следами краски и позолоты, пополнили коллекцию Национального Римского музея.
На гравюре Джузеппе Вази (XVIII век) изображены развалины Клавдиева акведука, Санто-Стефано-Ротондо (слева), Сан-Томмазо-ин-Формис и Санта-Мария-ин-Домника.
Митраизм
Слово «митрей» или «митреум» (по-латыни mithraeum)
В XVI веке по заказу папы Григория XIII церковь была расписана фресками с изображением эпизодов из жизни и (главным образом) смерти христианских мучеников. В XIX веке их еще и подреставрировали в реалистически-маньеристском духе, и в этом виде они произвели неизгладимое впечатление на Чарльза Диккенса:
«San Stefano Rotondo — сырая, покрытая разводами плесени старинная сводчатая церковь на окраине Рима — отчетливей других возникает в моей памяти благодаря фрескам, которыми она расписана. Эти фрески изображают муки святых и первых христиан, и такое зрелище всевозможных ужасов и кровавой резни не приснится даже тому, кто съест на ужин целую свинью в сыром виде. Седобородых старцев варят, пекут, жарят на вертеле, надрезают, подпаливают, отдают на съедение диким зверям и собакам, погребают заживо, разрывают на части, привязав к хвостам лошадей, рубят на куски топорами; женщинам рвут груди железными щипцами, отрезают языки, выкручивают уши, ломают челюсти; их тела растягивают на дыбе, или сдирают с них кожу, привязав к столбу, или они корчатся и расплавляются в пламени — таковы наименее страшные из сюжетов». [52]
52
Пер. А. С. Бобовича.
Санто-Стефано выходит западной стороной на небольшую площадь, на противоположной стороне которой стоит еще одна старинная церковь — Санта-Мария-ин-Домника. Она была построена не позже VII–VIII века на месте, где когда-то располагались казармы древнеримской пожарной службы (когда Август поделил Рим на четырнадцать районов, каждые два района обзавелись собственной пожарной командой, и одна из них располагалась на Целии). Название церкви, несмотря на внешнее сходство с латинскими словами dominus («Господь») и domenica («воскресенье»), — загадочно. У нее есть еще одно, неофициальное имя — Санта-Мария-алла-Навичелла. «Навичелла» (по-итальянски «кораблик») — это довольно большой (4,5 метра) фонтан в виде мраморной лодки. Хотя сейчас на площади стоит копия XVI века, утраченный оригинал относился к античным временам и был, возможно, вотивным приношением каких-то моряков в честь спасения от кораблекрушения.
Фонтан «Навичелла». Рисунок XIX века.
Сразу за Аркой Долабеллы, если резко свернуть налево, таится одна из тех редких римских церквей, чей фасад спрятан где-то в глубине, и рассмотреть его нелегко. Это церковь СанТоммазо-ин-Формис, тоже древняя, но перестроенная в начале XIII века орденом тринитариев (которые поклоняются Святой Троице). Она укрывается за развалинами Клавдиево-Неронова акведука, и эта особенность отразилась даже в названии (в поздней латыни слово forma стало означать именно акведук). А на открытое пространство перед Аркой Долабеллы выходит фасадом не сама церковь, а принадлежащая ей больница. Над дверью — средневековая мозаика: Христос освобождает двух рабов, белого и негра (их рабское состояние очевидно из цепей, которые они сбрасывают). То, что новозаветное христианство не отличает иудея от эллина, известно было (хотя бы в теории) всегда; но надрасовый пафос этой мозаики сильно опережает свое время: до первых серьезных выступлений просвещенных европейцев и американцев против работорговли — больше пятисот лет.