Здесь и сейчас
Шрифт:
Сказал, чтобы я доверяла своему разуму. А мне мой разум подсказывает ни в коем случае не делать то, о чем он просит.
Я и не стану.
Тем временем нахожу номер, с которого Бен послал сообщение, нажимаю кнопку. Это безличное сообщение компьютерным голосом, такие приходят, когда покупаешь мобильник. Нетерпеливо топаю ногой, ожидая гудка.
«Я должна исполнять заповеди, – говорю я себе. – Если я их нарушу, мне не жить».
После обеда вижу, что с того же номера пришло новое сообщение. Закрываюсь
– У времени свои правила и заповеди, Пренна. И я не стану с этим спорить. Истинные заповеди те, от которых не уйти, их невозможно нарушить, даже если постараться. И ты узнаешь эти заповеди, хотя, быть может, это будет для тебя болезненно. Правила, которым тебя учили, созданы для того, чтобы контролировать тебя и управлять твоими поступками. Но не все они неверны. Осторожность тебе не помешает. Мы здесь чужаки и должны вести себя смирно и осмотрительно. Мы можем принести миру ужасный вред, а возможно, уже принесли. Что бы мы ни делали, это влечет сложные, непредсказуемые последствия. Некоторые, я надеюсь, будут во благо. Но нам не следует вмешиваться в естественный порядок времени больше, чем это необходимо. Желаю тебе, Пренна, всего в этой жизни, что ты бы сама себе пожелала, но, боюсь, существуют пределы, за которые в желаниях выходить нельзя.
Я отключаюсь. Сижу, уставившись на мобильник. Не дает покоя все та же мысль: «А что, если?..»
И другая мысль тоже: «Что все это значит?»
Немного погодя является и третья. Открываю окно и снова швыряю мобильник в нарциссы.
Июнь 2012 года
Дорогой Джулиус!
Я ела манго. Это такой липкий оранжевый фрукт, кисло-сладкий, он разделяется на волокна, сердцевина у него маленькая и твердая. Очень вкусный. Вкусней даже, чем ананас. Я бы ела его, даже если бы мне сказали, что он смертельно ядовит.
Я все еще надеюсь, что, когда придет время и ты родишься, манго в мире еще будет расти. Ах, Джулиус, как это вкусно! Когда я представляю, как ты кусаешь его, мне кажется, что ради этого стоит жить.
С любовью,
Пренна.
Глава 9
В школе я думаю о том, куда пойду после занятий и какой первый вопрос задам там. Сижу как на иголках.
Итан все пытается со мной заговорить, но я избегаю его. В начале урока математики он кладет мне на парту какой-то сверток, похожий на подарок. Я бросаю взгляд на дверь. Мистер Фазанелли опаздывает, делать нечего. Гляжу, что Итан там положил. Предмет завернут в подарочную бумагу кое-как, чувствую, он делал это сам и впопыхах.
– Прямо сейчас развернуть?
– Конечно.
– Красивая обертка.
Итан пожимает плечами, будто не понимает, шучу я или серьезно.
– Слишком много ленты намотал.
Разворачиваю. Вижу новенькую колоду карт, все еще в целлофане. Верчу в руке, приятно ощущать ее плотность, да и водяные лилии на рубашке хоть и безвкусные, но трогательные.
– Спасибо, – говорю я.
Итан кивает, и по его лицу я вижу, он хочет что-то сказать. «Я буду тебя во всем слушаться.
И тут я понимаю: существует такое, что уже не переделаешь. Назад не вернешь. Открыл человеку душу, поделился с ним всеми мыслями и чувствами, а потом? Можно игнорировать, можно постараться забыть об этом, но вернуть ситуацию обратно, сделать все как прежде невозможно.
Что у тебя?..
Почему ты?..
А ты куда?..
Ну, что я тебе?..
Да, сформулировать этот вопрос не так-то просто. Но я должна задать его. Потом, естественно, последуют другие вопросы, много. Но первый – самый трудный.
Шагаю, погрузившись в свои мысли, потом замечаю, что Итан идет за мной, догоняет, торопится.
– Ты зачем за мной потащился? – спрашиваю я.
– Надо поговорить. Можно?
– А можно потом?
– Нет, лучше сейчас. Это очень важно.
Похоже, его не волнует, что, пытаясь избавиться от него, я прибавляю шаг.
– Потом.
– Нет, сейчас.
– Сейчас не могу.
А сама все-таки останавливаюсь. Не могу. Но как от него отвяжешься? И боль ему причинить не могу, да еще намеренно.
– Пренна, я понимаю, есть много чего, о чем ты не хочешь говорить, например откуда ты здесь появилась. Наверное, ты считаешь, этого делать нельзя. Согласен. И не надо говорить, если не хочешь. Но дело в том…
Я снова трогаюсь с места. Нельзя допустить, чтобы меня уничтожили. Это все равно что покончить с собой. Не сейчас.
– Дело в том…
Я поворачиваю за угол. Чуть не бегу.
– Дело в том, что, кажется, я и так уже знаю.
Поднимаю, хотя и очень не хочется, глаза на Итана, в них отчаянная мольба: поговори же со мной!
«Если кто-либо из местных жителей знает о тебе правду – неважно кто! – каким бы он ни казался добрым и отзывчивым, он тебя не пожалеет. Он будет вести себя, будто хочет помочь, но это не так. Он уничтожит тебя и уничтожит всех нас».
Так поучала меня мама, этому учили меня мистер Роберт, друзья, все мои знакомые, все, на кого я могу рассчитывать.
Я замедляю шаг. Не знаю, долго ли я буду от этого бегать.
– Откуда?
– Бен Кеноби все рассказал несколько дней назад. И еще он сказал…
Я поворачиваюсь к Итану:
– А тебе не кажется, что он сумасшедший?
– Я много раз с ним беседовал. Не думаю, что он сумасшедший.
– Правда? – Теперь я прикидываюсь, но получается плоховато.
– Правда.
– И что он тебе сказал? – спрашиваю я равнодушно-саркастическим тоном, но выходит очень фальшиво.
Итан старается вести себя осторожно. Смотрит на меня вопросительно. И вдруг протягивает руку и снимает с меня очки. Я изумленно разеваю рот. А он кладет их себе в задний карман. Потом снова начинает говорить, не торопясь, тихим голосом.