Здесь и сейчас

Брешерс Энн

Я подтаскиваю старика поближе, кладу его голову себе на колени. Низко наклоняюсь, чтобы разглядеть лицо. Дыхание неровное, он захлебывается кровью. Ему перерезали горло. Возможно, что-то еще поранили.

– Пренна, это ты…

Старик смотрит на меня снизу вверх. Да, конечно, это он. Конечно. Наклоняюсь еще ближе и прижимаюсь щекой к его щеке.

– Да, это я.

Он снова смотрит на меня ясными глазами, но ему трудно говорить.

– Понимаешь…

Я не хочу, чтобы он страдал.

– Понимаю.

– Я не хотел, чтобы ты… попала в такую…

– Да,

да. Я все понимаю. – Я обхватываю его тело обеими руками. – Теперь я все понимаю.

Он закрывает глаза и тут же на мгновение открывает снова.

– Я сделаю все, что надо, – шепчу ему в ухо. – Постараюсь, приложу все силы.

Эти слова должны утешить его. Тело его обмякает в моих руках. Я сама еще не знаю, что такое обещаю ему, но уверена, сделаю все, что потребуется.

Старик снова закрывает глаза. Слышу его последний вдох, ощущаю, как остатки его тепла уходят в воздух.

Теперь слышу приближающиеся шаги, но не двигаюсь с места. Не могу вот так взять и оттолкнуть его, бросить и бежать прочь. Плевать, что будет со мной.

– О господи…

Узнаю голос Итана, поднимаю голову.

Он кладет мне руку на плечо:

– Пренна…

Я все еще не в силах отпустить тело старика.

– Он что, мертв?

– Кажется… да.

– Ты видела, как это произошло?

Я отвечаю не сразу, голос не слушается. Словно и мне перерезали горло.

– Я пришла, когда уже все произошло. Не видела, кто это сделал. Он убежал.

Итан обвивает меня обеими руками.

– Тебе нельзя оставаться здесь, – говорит он мягко. – Пойдем.

– Не могу.

– Надо.

Он отпускает меня и подходит к тележке. Роется в ней, выуживает какой-то конверт и сует в карман куртки. Возвращается ко мне и осторожно кладет тело старика на землю. Затем помогает мне встать. Я всхлипываю. И слышу собственное всхлипывание как бы со стороны. Ну да, это я плачу, кто же еще.

Я не сопротивляюсь. Итан ведет меня за руку, как маленькую девочку. Усаживает в свою машину, захлопывает дверцу. Выезжает со стоянки. Едет по городу, квартал за кварталом, пока на какой-то пустынной улице не находит таксофон. Куда-то звонит. Скорей всего, в полицию.

Возвращается, выезжает на шоссе, едет по нему мили две, потом снова съезжает на какую-то узенькую дорогу. Наконец останавливает машину. Заглушает двигатель, тянет ко мне руки. Притягивает к себе, чуть не сажает на колени, крепко держит меня обеими руками. Гладит мои волосы, вытирает слезы. Так мы сидим довольно долго.

Глава 10

– Теперь ты все поняла, да? – говорит Итан, когда я перестаю плакать.

Я выпрямляюсь и возвращаюсь на свое сиденье. Он все еще держит меня за руки. Помимо всего прочего, в голове едва слышно звучат предостерегающие, тревожные звоночки: а ему-то каково пришлось, небось страдал, когда я была так близко в его объятиях. И еще спереди у меня все в крови, кровь не до конца высохла и на руках, и на ладонях. Я и Итана всего перепачкала. Но его это, похоже, не пугает… Впрочем, меня

тоже. Я уже повидала в жизни, как умирают люди. И крови видела много. Видела и убийство, и самоубийство тоже. Но мне становится страшно, когда представлю, кто это был сейчас у меня на руках, чья это кровь на мне. И кажется, я уже знаю это, хотя никак не могу представить, что мой Паппи и этот бедный старик – один человек.

Я киваю. Думаю, это означает, что и Итан тоже это понял.

– Мне очень жаль.

– Нас обоих жалко, – говорю я.

– Да, обоих.

– Жаль, что я так и не смогла поговорить с ним… Понимаешь, ведь я не знала…

Как все-таки несправедливо обнаружить, что твой отец жив, в тот момент, когда он умирает.

– Ему тоже было жаль.

Пытаюсь, не торопясь, все разложить по полочкам. Слишком много навалилось сразу, я боюсь, что не выдержу. Порой я думаю, наши мозги снабжены особой иммунной системой, как и тело тоже, просто она срабатывает не сразу, надо набраться терпения и подождать.

– Ты давно это знаешь?

– Не очень. Пару недель.

– Ты пытался сказать мне.

– Ну да. Хотел рассказать тебе много чего, просто не знал как. Слишком много для одного человека. Я понимаю, тебе не положено со мной разговаривать. По-настоящему, обо всем.

Я киваю. Я все еще чувствую прикосновение щеки старика к моей щеке.

– Думаю, в самом конце мы оба поняли друг друга.

– Это хорошо. И что ты оказалась там, тоже хорошо.

– Жаль, не отыскала его раньше.

Тут мне в голову приходит одна мысль:

– А ты как там оказался?

– Он два раза звонил мне. Во второй раз я слышал только крики. И понял, тут что-то не так.

– Как думаешь, он знал, что такое случится?

– Мог знать. Он хотел выиграть еще несколько дней, но знал, что за ним следят. Я очень беспокоился. За вас обоих.

Не знаю, как в такой ситуации притворяться дальше. Я так и не рассказала Итану правды о себе, но я ничего и не отрицаю. Не знаю, как много ему известно.

Странное дело, я думаю, что храню от него все эти наши тайны, но он, похоже, знает больше, чем я. У него такой уверенный вид, а вот я больше ни в чем не уверена. Не могу понять, что кажется правдой, а что на самом деле правда, и разрыв быстро увеличивается.

– За мной придут, ты же знаешь, – тихо говорю я, и Итан кивает. – А где мои очки?

– Я дома нацепил их на нос, поносил немного, потом сунул в багажник отцовской машины, а отец уехал играть в теннис. Надеюсь, это немного собьет их с толку.

Я размышляю. Представив себе эту картину, я чуть даже не улыбнулась.

– Так ты считаешь, нас сейчас никто не видит и не слышит? Думаешь, это делается только с помощью очков?

– Кеноби… – Итан умолкает, понимая, что теперь употреблять это имя не совсем правильно.

– Называй его Кеноби, – говорю я. – У меня в голове все перепуталось, я пока не могу называть его настоящим именем.

– Он тоже об этом думал.

Я кладу ладонь на колено, на еще не высохшее на штанах пятно крови.