Здесь мертвецы под сводом спят
Шрифт:
Я оставила фонарик в будуаре Харриет, и мне придется полагаться на неверный свет луны, падающий сквозь окно в конце коридора. По моим прикидкам, солнце встанет только через три четверти часа.
Беззвучно я кралась по коридору, с каждым шагом вознося хвалу тому, кто придумал ковры. Подошвы моих голых ступней чувствовали песок и грязь, принесенную вчерашним парадом скорбящих, и я взяла себе на заметку перед завтраком достать пылесос и хорошенько почистить ковер. Это самое меньше, что я могу сделать.
У
Ни звука.
Я положила руку на дверную ручку и – ничего.
Она не подалась.
Дверь была заперта, и ключ находился внутри.
На краткий безумный миг я подумала о том, чтобы взять стремянку и взобраться по наружной стене, но вспомнила, что все окна в будуаре заперты и занавешены.
Единственный другой путь в будуар лежал через спальню отца. Мне придется проскользнуть в нее без стука, на цыпочках пробраться к двери в комнату Харриет и войти, а потом так же уйти без звука.
В полной тишине я вернулась по своим следам к комнате отца. У входа я вдохнула как можно больше воздуха.
Я повернула ручку, и дверь открылась.
Я вошла и начала долгий путь через всю комнату.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я заметила, что подушки отца не тронуты – его нет в кровати.
Я замерла и медленно обвела взглядом комнату.
Его нигде не было видно.
Он пошел в кабинет?
В конце концов, сейчас утро в день похорон Харриет. Может, он не спал и пошел вниз утешиться со своей коллекцией почтовых марок, которая, как мне казалось, была единственным, что у него осталось.
Его жена умерла, его дом и владения потеряны.
Никто из нас не настолько глуп, чтобы думать, что анонимный покупатель, сделавший единственное унизительное предложение о покупке поместья, не начнет ломиться в двери сразу после похорон.
Мы окажемся бездомными.
Впервые в своей длинной истории Букшоу не будет в руках де Люса. Думать об этом просто невыносимо.
Я уже приблизилась к двери в будуар Харриет. Положила руку на зеленое сукно и тихо толкнула.
Дверь распахнулась беззвучно.
Внутри у изголовья гроба мерцала единственная свеча.
Отец стоял на коленях на молитвенной скамье, спрятав лицо в ладони.
Осмелюсь ли я?
Ступая с такой осторожностью, будто иду по разбитому стеклу, я двинулась по комнате.
Как обычно в опасных обстоятельствах, я начала считать шаги:
Один… два… три… четыре…
Я остановилась. Если отец опустит руки и откроет глаза, то сразу меня увидит. В неверном свете свечи моя тень танцевала на бархатных портьерах, черное на черном.
Пять… шесть…
Я протянула руку, коснувшись покрова, и села на корточки.
Мои колени тревожно
Пальцы отца опустились, и он открыл глаза. Он смотрел вправо от того места, где я скорчилась. Прислушался, повернул голову к двери, потом, видимо, решил, что это фитиль. Или скрипнуло дерево.
Он издал душераздирающий вздох и снова опустил лицо в сложенные ладони.
Он что-то зашептал, но я не могла разобрать слова.
Молился ли он богу?
Я не стала ждать, чтобы выяснить это. Его шепот замаскирует слабый шум, который я могу издать.
Я засунула руку под покров и медленно-медленно повела ей из стороны в сторону, нащупывая ведерко для угля.
Легкий стук ногтями сказал мне, что я его нашла.
Я передвигала пальцы, будто лапы паука, вверх по стенке ведерка, через край и внутрь в глубину.
Я подавила вздох облегчения, нащупав бумажник из промасленной ткани.
Он все еще там! Люди из министерства внутренних дел, видимо, были так заняты своим делом, что не захотели – или не додумались – обыскать комнату.
Медленно – очень медленно – я подняла бумажник, прилагая усилия, чтобы не издать ни малейшего скрежета. Вытащила его из-под бархатного покрова и, прикрывая его своим телом, начала медленно, словно краб, красться к выходу.
Но погодите! Будильник!
Я не могу оставить его в ведерке! Одно ведерко ничем не отличается от другого, но будильник меня выдаст.
Крадучись, я двинулась назад и снова начала осторожно копаться в ведерке. Если я трону что-нибудь не то и будильник сработает, мне конец.
Все равно что разряжать не взорвавшуюся бомбу. Придется полагаться исключительно на осязание.
Медленно… осторожно… аккуратно я подняла часы из их жестяной могилы.
Тишина была такой мучительной, что мне хотелось закричать.
Но через несколько секунд я уже снова была на пути к выходу.
Если отец меня сейчас обнаружит, я сделаю вид, что пришла составить ему компанию. Вряд ли он сможет возразить.
Но он не пошевелил ни единой мышцей. Когда на пороге я оглянулась, он все еще стоял на коленях с прямой, словно палка, спиной, склоненной головой и лицом, спрятанным в ладонях.
Это зрелище я никогда не забуду.
Я бережно прикрыла дверь, быстро миновала его спальню и выскользнула в коридор.
Через несколько секунд я вернулась в свою комнату.
Часы показывали четыре часа восемнадцать минут.
Мне потребовалось всего шестнадцать минут.
Шестнадцать минут? Такое впечатление, что прошли шестнадцать часов.
Где-то слили воду в унитазе, и древние трубы забулькали и лязгнули, словно цепи в далекой темнице. Букшоу пробуждался.
Ровно через десять часов я с семьей приеду в крипту Святого Танкреда на похороны матери.