Здесь на Земле
Шрифт:
Это худшее из всего, что он мог сказать Хэнку, — будто тот может пойти по стопам отца, — и Холлис это прекрасно знает. Марч едва верит своим ушам.
— Он выпил всего одно пиво. Я купила. Это что, алкоголизм, по-твоему?
— Наверное, мне впрямь лучше ограничиться колой, — выходя, говорит Хэнк.
— Нам, кстати, тоже пора, — небрежно роняет Холлис.
Он произнес это легко, но кого это обманет? Ничего у Холлиса не легко. Марч пристально на него смотрит. Доказательство — в его глазах. Там ярость.
— Ты можешь остаться у меня на ночь, — предлагает Сьюзи.
Ее не одурачить
Он смеется.
— Не слишком ли стары вы, девушки, для «вечеринки в пижамах»? [33]
— Спасибо, — обнимает Марч подругу. — Как-нибудь в другой раз.
— Можешь вернуться, как только захочешь, — на ухо говорит ей Сьюзи, так что Холлис вынужден напрячь свой слух. — Ты ведь знаешь.
В воздухе порхает конфетти, звучит медленная музыка. Холлис ждет Марч у входа, с ее курточкой и шарфом, держа дверь открытой настежь. Они выходят.
33
Подростковая вечеринка, после которой гости остаются ночевать.
— Никогда больше так со мной не поступай.
Они спускаются по заснеженной аллее. Еще слышны голоса вечеринки. Холлис в такой ярости, что вокруг него потрескивает воздух.
— Ты должна была быть дома, когда я вернулся. А тебя там не было.
Он хватает ее за руку для пущей убедительности, тянет к себе, наклоняется к уху.
— Я терпеть не могу пустой дом.
Голос его настолько серьезен, что едва различимы слова.
Слышно, как хлопает дверь, еще один гость уходит с вечеринки. Он ступает на крыльцо, и Марч обмирает, представив, что видит сейчас перед собой этот человек: мужчина в ярости, испуганная женщина; кружится снег и падает на ледяную корку кирпичной, «в елочку», дорожки.
— Чего уставился? — разворачивается Холлис к незнакомцу.
Марч узнает его: коллега Сьюзи, редактор спортивных новостей, кажется Берт по фамилии Какой-то-там. Он вытаскивал перчатки из кармана и уже держал на изготовку автомобильные ключи, но остановился, увидев, как Холлис держит Марч.
— Эй, приятель, — тон у него мягкий, будто он говорит с маньяком, — расслабься. Новый год все-таки.
Марч еле сдерживает слезы. Вот как они выглядят со стороны: пара, балансирующая на грани; женщина — в ожидании, что ей вот-вот причинят боль. А разве не так? Кто она теперь? Та, кем хочет себя видеть, или та, кто есть на самом деле?
— Ты как меня назвал?
Холлис отпускает Марч и делает шаг к веранде. Так он обычно отвечал Алану и его дружкам, когда они шли за ним до самого дома, швыряли камни, обзывались. «Приятель» — этим словом они хотели сказать, что он ничто, пустое место. Нет, больше такого он терпеть не станет.
Ночной воздух холоден, но у Марч словно все горит внутри. Она очень хочет, чтобы этот Берт, или как там его, вернулся опять на вечеринку. Тогда они с Холлисом спокойно уйдут, и все закончится без осложнений. Она хочет этого так сильно, что почти ощущает на вкус. И вкус этот горек.
Дверь опять открывается, свет лучом озаряет аллею. На веранду, смеясь, выходят
— Дорогой? — произносит одна из женщин, почувствовав недоброе.
Это жена редактора (или его подруга), Марч понимает это по тревоге в голосе.
— Дорогой? — повторяет женщина, пару раз моргнув, будто видит перед собой то, чего не должно быть.
— Идем, — говорит Марч.
Теперь она хватает его, но Холлис вырывает руку. Он поворачивается и смотрит на нее. Так, будто видит в первый раз. Марч страшно.
— Ты будешь рассказывать мне, что делать?
Три силуэта на веранде замерли. Слышно, как падает снег.
— Пожалуйста.
Это его самое любимое слово в мире, Марч знает.
— Пожалуйста, — шепчет она, чтобы те люди у двери не слышали, как она просит.
Они подходят к пикапу, и Холлис шагает к Марч. Ей на мгновение кажется, что он хочет открыть ей дверцу. Она поднимает глаза и видит его взгляд. Вскрикивает, отшатывается и упирается спиной в машину. Холлис бросает свои кулаки сквозь стекло рядом с ее головой. Градом сыплются осколки. Марч опять вскрикивает и, закрыв глаза рукой, приседает. А потом понимает, что происходит. Не на нее летят его удары. Холлис крушит окно пикапа, и, когда останавливается, руки все в крови.
— О нет, — произносит Марч, поднимаясь.
Если это проявление любви, то лучше бы такое чувство назвать как-нибудь иначе. Кровь на дорожке, на снегу, но Холлис, кажется, ее не замечает, и это пугает Марч. Он притягивает ее к себе своими окровавленными руками.
— Я скорее себе наврежу, чем тебе. Я никогда, слышишь, никогда не причиню тебе вреда.
— Да-да, я знаю…
— Эй, там! — кричит им мужчина с веранды. — У вас все в порядке?
Они так далеко, что Марч даже не отвечает. Она смотрит на кровь. Та — на ее джинсах, ботинках, растекается лужей под ними.
— Я знаю, ты не хотел.
Те трое, уже сошедшие с веранды на аллею, все еще смотрят, не зная, вмешаться им или нет. Доносятся звуки веселья из дома. Кто-то, должно быть, рассказал анекдот, люди смеются. Несмотря на кружащийся снег, Марч видит звезды на небе — совсем как тогда, когда они ставили лестницу к большому ореху и забирались так высоко, как могли.
Марч пытается шарфом удалять осколки из ран на руках Холлиса, но крови слишком много. Она у него горячая, слишком горячая на таком морозе. Марч не в силах унять дрожь, будто заболела каким-то редким недугом. Что это? Страх? Сожаление? А может, просто холодная ночь, последняя в этом году?
— Все хорошо, — говорит Холлис, но это не так. Он обмотал руки шарфом. — Видишь? Ерунда, пустяки.
И это тоже неправда.
Во рту у Марч так пересохло, что больно губам. Холлис говорит, нужно ехать, хотя даже просто держаться за руль ему больно, да и снег — опасный попутчик в дороге.
И все-таки они едут. Узлы механизмов скрипят, колеса скользят на темных пятнах льда. Весь путь домой Марч пытается смотреть на Холлиса как раньше — и не может, как ни старайся. Рядом с ней мужчина лет за сорок, в крови все руки, он бешено гонит свой старенький пикап и представления пока не имеет, что с ними обоими сделал.