Здесь слишком жарко (сборник)
Шрифт:
А на следующий день ее жизнь превратилась в ад, который продолжался две недели. Дани пригласил ее на свидание, и она радостно помчалась к нему… Но когда пришла в дом, он был не один, а с друзьями. Их было человек пять.
Он увел ее в комнату на втором этаже и долго говорил, кричал и, в конце концов, стал ей угрожать, что если она не «даст» его друзьям так же, как и ему, то завтра вся школа узнает о том, что она б…… обещая рассказать все подробности их первой ночи.
Они насиловали ее, один за другим, по несколько раз, под шутки и смех, а в коридоре строили планы
Этот ад продолжался две недели. Потом она рассказала обо всем парню, который с первого дня, как она появилась в школе, следовал за ней повсюду, но она его не замечала. Не выдержав, она рассказала все ему, а он – мне.
Почему именно мне? Паренек этот сам не раз был объектом насмешек, и я ставил его обидчиков на место. Узнав об этой страшной истории, я не стал ничего говорить ни директору, ни школьному психологу – к тому времени я уже никому не верил, и буквально заставил обоих написать заявление в полицию.
Их было шестеро подонков, для которых в их шестнадцать лет человеческая жизнь была дешевле бутылки пива.
Когда они оказались за решеткой, вся спесь моментально с них слетела. Они, не стесняясь, в отчаянии рыдали перед телекамерами и в один голос утверждали, что «это все она сама», что «она их позвала», «сама хотела», «сама их соблазнила», ну и все этом роде, что обычно говорят в таких случаях нагадившие трусливые негодяи.
Примерно то же самое говорили и их родители. «Такие девочки всегда были и есть», – гаденько улыбаясь, вещала по экрану телевизора мамаша одного из недорослей. «Мальчики растут, и такие девочки помогают им взрослеть. Это вполне естественно», – с той же гаденькой улыбочкой добавляла мамаша.
На суде шестнадцатилетнюю жертву заставляли во всех подробностях описывать то, что она пережила. Лучшие адвокаты, нанятые родителями насильников, изо всех сил старались найти неувязки в показаниях потерпевшей. Это было несложно, поскольку девочка отказывалась говорить, не могла сдержать слез, когда настырные адвокаты задавали ей весьма конкретные вопросы о самых интимных эпизодах этой трагедии.
Ее слезы или молчание трактовались как «нестыковки», «противоречия», и довольные родители подследственных уже предвкушали близкую встречу со своими чадами.
Встреча эта произошла гораздо раньше чем они предполагали. Наверное под влиянием депрессии девушка повесилась как раз перед очередным судебным заседанием. Ее мать пережила дочь на месяц.
Подсудимых оправдали «за недостаточностью улик». Родители «несправедливо оклеветанных» юнцов возмущались и требовали формулировки «за отсутствием состава преступления».
После того случая директор вызвала меня к себе и, еле сдерживая ярость, предложила уволиться по собственному желанию.
Я и сам собирался уходить.
Когда я впервые вошел в школу, у меня были какие-то иллюзии насчет морали и воспитания. Но уже спустя год от всех моих иллюзий не осталось и следа. Я пришел учить своих учеников, а вышло так, что не я их, а они меня сформировали и сделали таким, каким я стал.
Я уходил из школы совсем другим человеком. Университет я так и не закончил
Я прожил так лет десять, пока не произошла та самая авария, так трагически закончившаяся.
Я сам вызвал полицию и на следствии полностью признал свою вину. В доказательствах моей вины тоже не было недостатка, но я чувствовал, что допрашивавшим меня полицейским хотелось узнать о моих мотивах. Они не видели в моих действиях абсолютно никакой логики, пока журналисты не раскопали в моей биографии историю моей работы в той элитной школе.
Журналисты вообще падки на такие истории, потому что истории из этого разряда приятно щекочут нервы обывателей. «Убил из-за царапины на бампере», или, «из-за стакана вина», сигареты, недоброго слова… Маньяк, монстр, нелюдь! И им всем хочется посмотреть на эту нелюдь, в данном случае – на меня, чтобы пощекотать себе нервы, а заодно – сентиментально пустить слезу по поводу несчастной жертвы. Роли распределены, осталось лишь налепить пару фотографий – обаятельной жертвы и его безжалостного убийцы.
Этот факт моей биографии, как и давнее знакомство с жертвой, еще более воодушевили журналюг, которые тут же решили придать этой истории этакий социальный подтекст с фрейдистской подливкой: учитель-неудачник, страдающий комплексами, из зависти убивает своего успешного ученика…
История получилась захватывающая, и о ней писали все газеты страны.
От газетчиков же я узнал, что убитый мною Дани отслужил в армии, где дослужился до офицера, потом закончил университет, затем работал психологом. Только вот про историю с судом, где он выступал в качестве одного из главных обвиняемых, они почему-то упоминать не стали.
Свою карьеру он начал в школе, где учился сам, и там говорил детям то, что когда-то такие же, как он, говорили ему. Он успел жениться, родить двоих детей и собирался открыть собственную клинику. Строя планы на будущее, они с женой в тот злополучный день как раз ехали выбирать дом для покупки.
Директорша же наша пошла на повышение, и теперь работала где-то в министерстве, занимая ответственный пост.
Следователь, ведший мое дело, почему-то настоял на психиатрической экспертизе для меня, хотя я полностью признал свою вину.
Может быть он и прав. Ведь я убил лишь проявление зла, а не его причину, наказав при этом ни в чем не повинных людей. Но я не испытывал угрызений совести, как больше не вспоминал и убитого мною парня из далекой ливанской деревни. Возможно потому, что я умер раньше.
Эхо
Он говорил горячо, страстно, отчаянно пытаясь не то спасти жизнь на другом конце линии, не то удержать ее едва ощутимое тепло.
Он боролся за жизнь на другом конце провода, как врач в реанимации, пытающийся разбудить человека находящегося в коме.