Здесь умирает надежда
Шрифт:
Я на секунду задумалась над этим, задаваясь вопросом, маникюр, загар, наращивание — будет ли иметь какое-то важное значение на данный момент.
Карсон ничего не сказал в тишине, которую я создала, он просто ждал.
Я опустила взгляд на свои руки.
— Это не то, с чем можно просто смириться. Это никогда не исчезнет. Алкоголикам и наркоманам приходится каждый день бороться за то, чтобы не пить, не употреблять. Это та же самая концепция, когда борешься с расстройством пищевого поведения. Каждый день борешься с желанием ничего не есть. Или есть все подряд. Битва
Я позволила словам повиснуть в воздухе, прежде чем продолжить. Потому что я разрушила бы то позитивное сияние, которое создали эти слова, и то, что я должна сказать дальше.
— Кроме тех случаев, когда я растила нашего ребенка, — выдавила я.
Краем глаза я увидела, как тело Карсона пошевелилось. Легкая отдача. Я не позволила этому проникнуть внутрь. Нужно рассказать все, несмотря на его реакцию.
— Для людей, которые боролись с едой и телом, беременность может быть невероятно пугающей. Не говоря уже об опасности. — Я продолжала осматривать свои изуродованные ногти. — Какое-то время я боялась. Очень короткое время. Пока не увидела твое обожание. Каждым изменением в моем теле ты наслаждался. Наслаждался мной. И я была очень счастлива. Не возмущалась. Ни на секунду. Мое тело больше не было только моим. Оно было нашим. Её.
У меня перехватило дыхание, когда я погрузилась в свои воспоминания. В травму, которая плавала в бездонном океане внутри.
— А потом ее у меня отняли, — выдавила я слова хриплым голосом. — Ее забрали у нас. Но я осталась со всеми этими изменениями теле. Мое тело больше не принадлежало нам, больше не принадлежало ей, и даже не мне. Это похоже на кладбище.
Моя рука потянулась к слишком плоскому животу.
— Я рассудила, что чем дальше убегу от того, какой была раньше, с малышкой внутри, то легче будет справиться. И дышать. Я думала, что смогу сбросить свою кожу от той жизни, которая была у нас. Став кем-то совершенно другим. Неузнаваемой, — я вздохнула. — И я хотела исчезнуть. Исчезнуть, а не умереть. Логическая часть меня понимала, что я убиваю себя этим. Но логика вообще не важна.
Что-то напряженное внутри меня расслабилось. Передо мной стоял человек, который знал обо мне почти все. Передо мной стоял человек, которому я добровольно все отдала. Потому что у меня не было выбора. Потому что он был моим человеком.
Сначала я боролась с этим, опасаясь.
Затем я наклонилась к нему. Погрузилась в неописуемую радость.
А потом мы все потеряли. Я потеряла все. Потеряла себя. И Карсон тоже. Потерял меня. Потому что я оторвалась от него.
По крайней мере, я так думала.
Но я ошиблась, будучи ослепленной своей болью.
И забыла, что он — мой. Он никуда не собирался уходить. К лучшему или к худшему, независимо от того, что я с ним сделала, он никуда не уйдет.
Я скрывала эту единственную часть себя, потому что стыдилась. Эта часть меня спряталась так, чтобы никто не мог ее найти. Никто об этом не знал. Люди, конечно,
Это же Лос-Анджелес. Все в моем окружении ходили полуголодные. Я даже не была худшей из них. Далеко нет.
В этом городе пищевое расстройство не сюрприз. В этом нет ничего особенного. Это был один из величайших провалов общества, то, что оно сделало с нашими девочками.
Тем не менее, я сохранила это в секрете. Этот позор. Эту слабость.
Но теперь внутри меня нет ничего, кроме слабости. Теперь я не могла спрятаться от него. Я не собиралась исчезать. Не могу уже.
— Давай я накормлю тебя, — сказал он после долгого молчания.
Я ждала, когда Карсон заговорит, с колотящимся сердцем. Мои ладони вспотели, но зубы стучали от холода, хотя в доме тепло.
Вот что происходило при недостатке веса. Ваше тело не может регулировать температуру. Вы постоянно мерзнете, потому что нет жира в организме, чтобы согреться.
— Ты никуда не пойдешь, — пробормотал он. — Я не позволю. Я накормлю тебя. — Его взгляд проникл в меня, согревая каждый дюйм. — Позволь мне накормить тебя, — он шептал.
Конечно, рецидив расстройства пищевого поведения не преодолевается с помощью чего-то такого простого, как «позволь мне накормить тебя», но я последовала за ним на кухню.
Я была в «Клатче».
Пьяная.
Просто в хлам.
Несмотря на то, что я едва могла стоять, я все еще была парализован страхом и стыдом за то, что собиралась сделать.
Этим утром я проснулась с Карсоном. Он убрал волосы с моего лица и поцеловал в макушку, пообещав, что увидится со мной позже, и сказал, что я должна съесть завтрак, который он поставил на тумбочку.
Я проспала всю ночь. До позднего утра. Проснувшись в объятиях Карсона.
Я ничего не сказала, когда он уходил, была в шоке. Встала, отхлебнула кофе, и медленно поела. Всю тарелку.
Это было, конечно, восхитительно.
И именно тогда его слова поразили меня. Он увидится со мной позже. Это обещание. Без возражений. Прошлой ночью он сказал, что устал. Что он больше не будет стоять в стороне.
Моя первая попытка из «Белого Клыка» провалилась.
Большинство людей кричали бы на меня, чтобы я погрузилась в то чувство радости, которое испытала, когда проснулась.
Я надеялась, молилась, что большинство людей не знают, каково это — жить внутри такой кожи.
Самым разумным было пробиться обратно к любящему мужчине. Но рациональное мышление еще не существовало. Я боролась, чтобы выжить. Я не принимала правильных решений. Я все еще саморазрушалась. Все еще вела себя как придурошная.
Итак, я была в «Клатче».
Карсон тоже здесь. Я знала его расписание. Конечно, он мог бы выполнять поручения Джея, например, наказывать врагов или похищать боссов русской мафии или что-то еще, черт возьми, но шансы были определенно в мою пользу.