Здесь я устанавливаю правила
Шрифт:
А потом подняли занавес, и Инга, похоже, забыла обо всём на свете. Феликс был уверен, что она прекрасно помнит сюжет и знает, чем закончит злосчастный тщеславный Макбет и его жестокая супруга. И Шекспира наверняка читала, и, насколько он понял, на всех операх Верди уже бывала. Однако сейчас она смотрела на сцену так, словно впервые узнавала эту историю. Взволнованно сжимала руки, безмолвно шевелила губами, мысленно исполняя партии вместе с актёрами, а в особенно драматичные моменты, кажется, едва не забывала дышать.
Поначалу Феликс ещё старался честно сосредоточиться на сцене, но потом мысленно
Он не собирался отвлекать Ингу от спектакля, но ближе к концу всё-таки не выдержал. Сначала просто положил руку ей между лопаток, туда, где заканчивался плотный серый шёлк и открывалась нежная бархатистая кожа. Инга бросила на него мимолётный вопросительный взгляд, но ничего не сказала и не откинулась на кресле, чтобы воспрепятствовать его порыву. Уже смелее провёл ладонью вдоль позвоночника, очертил контуры лопаток и, по-прежнему не встретив возражений, продолжил выводить хаотичные узоры.
Инга сначала напряжённо выпрямилась, натянулась, как струна, но, поняв, что он не переступает границы дозволенного и продолжает ласкать только обнажённый участок спины, успокоилась. Кажется, снова полностью сосредоточилась на происходящем на сцене и уже не обращала внимания на ненавязчивые поглаживания.
Однако как бы её ни увлекло представление, первые сказанные слова, когда они вышли из театра, были совсем о другом:
— Думаешь, за нами следили?
— Следили? — мелькнувшее удивление быстро сменилось настороженностью. — С чего ты взяла? Что-то показалось подозрительным?
— Нет, но… Иначе зачем ты… — она вдруг смутилась, замолчала, не договорив фразу, а потом посмотрела с неподдельным укором. — Ты ведь обещал!
— Инга, я не говорил, что стану притворяться джентльменом до мозга костей. Обещал только не делать ничего, что тебе не понравится. Тебе было неприятно?
Вопрос явно застал её врасплох. Свойственная Инге прямота не позволяла соврать и ответить утвердительно, но и признавать обратное она не торопилась.
— Какая разница? — неуклюже постаралась она замять тему. — Ты выходишь за рамки оговорённых условий! Это…
— Что? — весело улыбнулся он, уверенно приобняв спутницу за талию — сейчас, когда вокруг беспорядочно толпился расходящийся из театра народ, она не могла ничего возразить на эту вольность. — Нарушение договора, которое повлечёт за собой штрафные санкции? Ты сама замечала, что когда волнуешься, начинаешь говорить слишком официально?
Заметив подогнанную водителем машину, Инга вздохнула с нескрываемым облегчением и, едва устроившись на сидении, повторила попытку перевести разговор.
— Ты не любишь оперу? Мне показалось, тебе было скучно.
— Ничего страшного, — предупредительным светским тоном уверил он и вполголоса добавил: — Я ведь нашёл себе занятие по вкусу.
Инга одарила его очередным укоризненным взглядом и отодвинулась подальше к окну. Она явно чувствовала себя неловко
— Вокальные партии хороши, — снова заговорил он, на этот раз решив действительно последовать заданной Ингой теме. — Но не могу назвать себя ценителем трагедий. Ты никогда не задумывалась, что в любой из них герои в большинстве могли бы остаться живы, если бы думали головой, прежде чем что-то сделать?
— Чета Макбет пострадала из-за тщеславия и жадности, а не из-за глупости, — возразила Инга, охотно вступая в дискуссию. — У них не хватило благородства, а вовсе не ума.
— Неправильно оценивать собственные силы — это тоже одно из проявлений глупости, — поделился Феликс размышлением. — Не можешь — не берись. А благородство — черта условная. Кто остаётся в победителях, тот и объявит себя и честным, и благородным, и прочим добром во плоти. Разве не так всегда делается?
— Нет! — Инга уверенно покачала головой. — Тот, у кого нет ничего, кроме силы и жадности, изначально не способен победить… По крайней мере, побеждать раз за разом. Любой человек притягивает то, что сам несёт другим.
— Ты серьёзно в это веришь?
Высказанная ею мысль царапнула. Не то чтобы неприятно, но поспорить захотелось. Или просто глубже обдумать.
— Верю, — искренне ответила Инга. — А ты разве нет? Хотя бы в глубине души? Если по-честному, разве ты, когда проявляешь заботу о людях, делаешь это только для того, чтобы заручиться их преданностью? И ничего больше?
— Ты сейчас хочешь сказать, что я несмотря ни на что — хороший человек? Или хочу им быть?
Инга помолчала. Машина мягко затормозила перед сияющим огнями рестораном, но он не тронулся с места — хотел услышать ответ.
— Ты разный, — наконец задумчиво проговорила она. — Может быть, именно поэтому до сих пор избегаешь бесповоротных поражений?
На крыльце ресторана она вспомнила, что не следует выбиваться из образа, особенно здесь, где наверняка можно столкнуться со знакомыми Феликса. Решила, что проще будет изображать для посторонних беззаботную прожигательницу жизни и чужих денег, значит, этой линии надо и придерживаться. Вовремя вспомнила. Уже на входе Ветрова кто-то окликнул. Инга как раз успела нацепить на лицо подходящую случаю улыбку и томно прижаться к спутнику.
— Какие люди! — тучный, явно подвыпивший мужчина беспардонно преградил собой путь.
— Давно не виделись! — Феликс с видимым, даже демонстративным радушием протянул знакомому руку. — Как жизнь?
Тот что-то ответил, но Инга не вслушивалась в разговор. Ей было не по себе под любопытным ощупывающим взглядом. Случайный собеседник умудрялся невозмутимо поддерживать разговор с Ветровым и при этом бесцеремонно глазеть на неё, как на какую-нибудь ярморочную куклу. Даже в закрытом платье в пол Инга вдруг почувствовала себя раздетой. Это становилось невыносимо!