Здравствуй, Чапичев!
Шрифт:
Никогда не думал, что на карандаше, обычном двухкопеечном карандаше, можно так играть.
После Лени выступали партерные акробаты. Это была отлично слаженная тройка великолепных гимнастов. Имена двух я, к сожалению, забыл, а третьего, Семена Красикова, недавно встретил в Рустави. Он давно уже мастер спорта СССР и сейчас тренирует молодых гимнастов металлургического комбината.
Выступали певцы, чечеточники. Какая-то милая застенчивая девушка прочитала стихотворение Александра Жарова. В одном месте она запнулась, забыла строку, но из публики добродушно посоветовали:
— Не робей, дочка, крой дальше!
«Красный шлакочист» появился на сцене без
«Балаган, — неприязненно подумал я, потому что ожидал чего-то более серьезного, более боевого от живгазеты «Красный шлакочист». — Неудачную роль дали Репке». Но позднее убедился в своей ошибке — это была не роль, не амплуа, как говорят артисты, это была сама природа Ивана Репки. Рабочий человек отдыхал после трудового дня, сам от души веселился и от души веселил других.
Яков Чапичев на сцене был полной противоположностью Ивану Репке. Он выглядел очень строгим, даже суровым, и одет был не для гулянки, не для веселья — на нем была такая же брезентовая роба, в какой я видел его вчера у паровоза, только поновей и почище. Кочегар-шлакочист вышел на работу — серьезную и нелегкую. Ему не до шуток.
Маленький, ловкий и верткий Репка, обладавший природным артистизмом, был по-своему изящен и привлекателен. Но еще более глубокий, органический артистизм был присущ Якову. Он проявлялся во всем — и в сдержанной походке, и в скупых, предельно точных, выразительных жестах, и в тембре низкого, но без хрипотцы голоса, и в улыбке, строгой, но вместе с тем очень обаятельной, человечески доброй и одновременно лукавой.
Яков сразу одернул Репку: чего ты, дескать, попусту балагуришь, когда нас работа ждет.
Репка с готовностью отозвался на предложение товарища: работать так работать!
Яков и Иван встали рядом. Яков очень коротко объяснил, какой именно работой занимается живая газета «Красный шлакочист». Локомотив революции на большой скорости, на всех парах идет к коммуне. В топках бушует жаркое пламя. Уголь сгорает, но шлак остается. Не зевай, кочегар! Шуруй! Долой шлак! Все, что мешает движению вперед, долой!
Это было сказано прозой — четкой и лаконичной. Репка заиграл на гармони вступление, и в ход пошли частушки — острое и разящее оружие того бурного времени. Причем на долю Ивана достались запевки — озорные, насмешливые и веселые, а на долю Якова ударные строки — жесткие и беспощадные, как «наждак, снимающий ржу» (это строка из одной частушки!), а иногда и вовсе зубодробительные.
Сосед толкнул меня локтем.
— Вот дают так дают! Но это еще ничего… Гвоздь у них всегда в конце.
И верно, «красные шлакочисты» приберегли для конца своего выступления самый острый гвоздь. Даже не гвоздь — осиновый кол.
Я не удивился, что Яков использовал для выступления мой рассказ о степной коммуне. Что ж, правильно, Яша, об этом мы не смеем, не должны забывать! Не забыли «красные шлакочисты» и про моего славного друга Левку Медведева. Мужественно и скорбно прозвучал монолог Якова о маленьком коммунаре, павшем на боевом посту. В зале кто-то печально вздохнул, какая-то женщина всхлипнула. Мой сосед, пожилой рабочий, прикусил губу и крепко сжал кулаки. И еще я услышал со сцены разговор, свидетелем которого был вчера на запасных путях у паровоза. Только у разговора этого было неожиданное продолжение.
Репка, игравший роль Кротюка, с укором говорил Чапичеву:
— Если все так будут рассуждать, как ты, то мы никогда социализма не увидим.
— А тебе зачем социализм? — спросил Чапичев, игравший самого себя.
Р е п к а — К р о т ю к (растерянно). Мне?!
Ч а п и ч е в. Да, тебе лично. Может, ты надеешься, что при социализме мы вернем тебе отцовский хутор? Дудки! Не вернем. Может, ты думаешь, что при социализме мы позволим тебе жить за счет трудового пота батраков? Дудки! Не позволим. Может, надеешься, Кротюк, что при социализме ты сможешь безнаказанно проливать кровь коммунаров? Зря надеешься. Не выйдет, не позволим! Врешь ты, Кротюк, что тебе социализм нужен. Бессовестно врешь. Это нам он нужен, трудящимся. Как воздух, как жизнь нужен. Потому что только в социализме, только в нем наше избавление от всех и всяких мироедов-захребетников…
В заключение фельетона «красные шлакочисты» спели песню. Боевую, похожую на солдатский марш. Вот ее последний куплет:
Наш паровоз, лети вперед, В коммуне остановка! А тех, кто на пути встает, Как шлак — долой из топки!И Яков Чапичев, кочегар-шлакочист джанкойского депо, показал, как это делается: он натянул брезентовые рукавицы, взял в руки воображаемый лом, размахнулся, ударил, подсек и вывернул шлак, затем сменил лом на такую же воображаемую лопату и сильным движением выбросил шлак куда-то в сторону, подальше от главной магистрали.
Что делалось в зале! Аплодисменты, свист, возгласы одобрения. А за моей спиной кто-то, сложив ладони рупором, закричал:
— Клевета, это еще доказать нужно!
Меня с ног до головы обдало жаром, точно таким, каким обдавало в детстве перед каждой дракой. Только людям с холодной рыбьей кровью неведомо, что это такое. Но таких хладнокровных не было тогда в большом зале клуба железнодорожников станции Джанкой.
…Я пишу эти строки о людях и событиях начала тридцатых годов для людей шестидесятых годов. Пишу для живущих в обществе, в котором уже давно нет антагонистических классов.