Здравствуй, Чапичев!
Шрифт:
— Кротюковский хутор горит. А тушить некому.
Мы сразу заспорили о том, кто мог поджечь хутор.
— Наши подожгли, — сказал я.
— Ну и дурень! — сердито оборвал меня Манукин. — Не станут коммунары такое добро жечь. Куркули как богатство нажили? За счет народа. Значит, рано или поздно оно к народу вернется. Это Кротюки сами со злости подпалили.
Манукин был прав. Следствие потом показало, что хутор спалили по приказу отца молодые Кротюки.
Когда рассвело, милиционер Сучков привел в
— Чудная старуха, — сказал милиционер. — Огонь такой, что подойти нельзя, а она с ведром бегает, хочет пламя сбить.
Сучков пытался допросить ее, но из этого ничего не получилось: жестикуляция милиционера была непонятна старухе.
Отчаявшись узнать что-либо от нее, Сучков махнул рукой:
— Иди, на все четыре стороны иди. Какой с тебя, дикой, спрос!
Затем стали привозить захваченных бандитов. Кротюков среди них не было. Только к вечеру мой отец и молотобоец Таланов привезли на тачанке раненного в голову Богдана Кротюка.
— Отведите его в комнату Совета, — приказал Курбатов. — Там его чекисты ждут.
В комнату Совета коммуны можно было пройти только через столовую, где был установлен гроб с телом Левы Медведева.
В двух шагах от гроба Богдан Кротюк остановился, снял картуз, перекрестился и медленно проговорил:
— Истинным богом клянусь… Не хотел я вашего мальчишку трогать, истинным богом… У меня у самого дети, я же не зверь…
— Зверь, — убежденно сказал мой добрый и совсем не драчливый отец, подталкивая Кротюка прикладом карабина. — Иди, а то как двину!
Через несколько дней, влекомый любопытством, я решил посмотреть, что осталось от хутора Кротюков.
По двору сгоревшего хутора суматошно метался, волоча за собой длинную цепь, огромный пес с подпаленной шерстью. Деревянная будка, в которой он обычно спал, сгорела. Увидев меня, пес злобно оскалился и зарычал. Зато глухонемая кухарка не обратила на меня никакого внимания. Бормоча что-то невнятное, она разгребала железной кочергой золу. «Золотой клад ищет», — подумал я. Мне стало жутко. Я убежал…
В декабре в Джанкое состоялся суд над Богданом Кротюком и его сообщниками. Незадолго до Нового года их всех расстреляли. Молодых Кротюков тогда так и не нашли. Они исчезли, словно сквозь землю провалились.
И вот теперь, через столько лет, на запасных путях станции Джанкой я встретил одного из них. По всем расчетам того самого, которого недоброй памяти Богдан Кротюк мечтал отправить на выучку к американцам.
Ошибиться я не мог. Сенька Кротюк был удивительно похож на своих братьев, которых я не раз видел в коммунарской кузнице.
Когда я рассказал Якову эту историю, он так обрадовался, что даже обнял меня, чего не сделал при встрече.
— Да ты мне прямо подарок сделал. Самый лучший подарок! — воскликнул Яков. — Теперь мы этого
— Классовое чутье.
— Наверное, классовое, — согласился Яков. — Ну что ж, каюк тебе теперь, Сенька Кротюк. Каюк!
— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — сказал я. — Все же сначала проверить нужно.
— Не беспокойся, проверим. Я в партячейку пойду. Там у нас дяденьки машинисты глазастые. Не ошибутся.
Яков протянул мне руку:
— Спасибо, друг! Шагай, а я работать буду. Я сейчас такой злой, что две нормы могу дать. За себя и за коммунара Левку Медведева. Лопну, на куски разорвусь, а дам.
— Ну что ж, давай, — сказал я. — Это святое дело. Значит, завтра увидимся в клубе.
— Увидимся. Завтра у нас в клубе весело будет. Весело и жарко.
«КРАСНЫЙ ШЛАКОЧИСТ» ДАЕТ БОЙ
В тот вечер клуб железнодорожников был переполнен. Я немного опоздал, и мне досталось место на галерке. В зале погасили свет, подняли занавес, и на авансцену стремительно выбежал конферансье Вася Стащенюк, он же незаменимый вратарь джанкойской футбольной команды. Вася с ходу что-то затараторил пулеметной скороговоркой. Я ни слова не разобрал, а все остальные захохотали, зааплодировали, — значит, все поняли, привыкли к Васиным пулеметным скоростям. Затем на сцену вышел наборщик местной типографии Леня Батурин, длинный, худой — кожа да кости. Леня вынес из-за кулис табурет и, осторожно примерившись, уселся на него.
— Начнем? — спросил Леня.
— Начнем, — сказал Вася.
— Тогда зови роялистку.
— Какую роялистку? Ты что-то путаешь, Леня. Роялисты — это по-французски сторонники короля. А у нас таких нет. И королей у нас нет. Мы царя и царят в семнадцатом на свалку выбросили. У нас сейчас один владыка — свободный труд.
— Правильно, Вася, все правильно. Только ты глуховат немного, бедняга. Я прошу позвать Марию Петровну. Пусть она мне на рояле подыграет. Аккомпанемент. Понял?
— Ax, вот что! Так бы и сказал: «Позови, Вася, пианистку».
— Нет, пианистки на пианино играют. А у нас рояль. Значит, нужна роялистка. Вот ты, Вася, в футбол играешь — ты футболист. Яша Чапич шлак чистит — он шлакочист. Я на карандаше играю, значит, карандашист.
Леня достал из кармана неочиненный карандаш, прижал его к зубам. Длинными, тонкими пальцами правой руки провел по карандашу и извлек из него поистине соловьиную трель. Грянули аплодисменты.
— Все ясно, все прекрасно! — воскликнул Вася. — Марья Петровна, прошу вас к роялю. Выступает карандашист Леонид Батурин. Музыка композитора Бизе. Опера «Кармен». Марш тореадора.