Здравствуй, нежность
Шрифт:
К тому же, в отличие от театра, мать не всегда была довольна тем, как экранизировали ее произведения. Именно из-за многочисленных и всевозможных стадий, которые нужно пройти тексту книги, чтобы стать полноценным фильмом, из-за многочисленных подготовок и прочих сложностей, определить степень успешности той или иной картины было крайне сложно. В театре сразу же чувствуешь, нравится зрителям спектакль или нет, достаточно лишь понаблюдать за реакцией зала. Если пьеса не имеет особого успеха, вероятнее всего, постановка неудачна или же актер плохо играет. Иными словами, причина неудачи чаще всего кроется на сцене, так что «виновника» вычислить гораздо проще.
Первая экранизация одного из романов матери ознаменовалась полнейшим провалом. Ей совершенно не понравился фильм «Здравствуй, грусть», снятый Отто Премингером, поскольку персонажи, интрига
Фильм «Здравствуй, грусть» был лишь началом долгой череды кинематографических взлетов, падений и моментов затишья. Вспомним последние работы: экранизации «Смутной улыбки» (режиссер Жан Негулеско) и «Женщины в гриме» (режиссер Хосе Пинейро) были явно неудачными. А вот работа Анатоля Литвака в фильме «Любите ли вы Брамса?», напротив, пришлась моей матери по душе. Я же хотел бы отдельно отметить замечательный актерский состав: Энтони Перкинс, Ингрид Бергман, Ив Монтан. Перечитывая страницы книги, я всякий раз представляю себе их двоих — Перкинса и Бергман — возвращающихся в кабриолете из Булонского леса…
Но самым удачным, с точки зрения моей матери, оказался фильм Алена Кавалье «Смятение» (1968) с Катрин Денёв и Мишелем Пикколи. По ее мнению, именно этот фильм лучше других предавал настроение и идею ее книг. Лично я посмотрел его очень поздно, но сейчас могу подтвердить, что авторский текст и атмосферу повествования режиссеру удалось отразить просто замечательно. Текст был адаптирован для фильма просто блестяще, кроме того, режиссеру удалось очень точно передать время, в котором буквально растворяются персонажи. Моя мать всегда говорила, что время вместе с пространством — это единственная истинная роскошь. В фильме Кавалье, по мнению матери, был соблюден наиважнейший элемент — свобода персонажей от материального времени.
Менее чем два года спустя Жак Дерэ экранизировал книгу «Немного солнца в холодной воде». Мать была очень довольна фильмом, утверждая, что его сюжет практически повторял книгу. Зная, как ей был дорог этот фильм, а также предполагая, что его копии обязательно должны лежать где-то в шкафу — в чем я практически не ошибся, — я связался с правонаследниками Жака Дерэ. Я хотел, чтобы фильм наконец был «снят с полки» и не был забыт, как случилось уже со многими вещами, связанными с именем Саган. Встреча с правонаследниками режиссера подарила мне несколько новых копий фильма, которым я планирую дать вторую жизнь. До недавнего времени я ни разу не смотрел «Немного солнца в холодной воде», потому что в 1971 году, когда он только появился, я был еще слишком юн, чтобы понять взрослую, да к тому же еще и трагическую историю.
Мне очень понравились и книга (честно говоря, она одна из моих любимых), и фильм. Он отлично передает атмосферу 1970-х, музыкальное сопровождение, созданное Мишелем Леграном, подчеркивает волнующую ноту повествования, актерская игра Клодин Оже и Марка Пореля заслуживает всяческих похвал, ни на секунду не позволяя усомниться в правдивости истории и искренности чувств. Это чистая и прекрасная трагедия. Однако успех к фильму так и не пришел. По меткому выражению самого Жака Дерэ, картина «осталась на обочине дороги».
Именно в это время моя мать познакомилась с человеком, которого она считала одним из самых обаятельных и талантливых профессионалов своего поколения. Это был Жорж де Борегар. Как-то раз он предложил моей матери попробовать себя в роли режиссера и снять свой первый короткометражный фильм. Карт-бланш на осуществление этой идеи она получила незамедлительно. Она сама написала сценарий, диалоги, выбрала персонажей, место съемки, музыку (ту самую «Травиату», которую она так часто слушала, и чье настроение замечательным образом подчеркивало драматизм истории). По режиссерскому замыслу в одной из сцен некая пожилая дама должна была встретиться на скамье в парке с молодым человеком. Этот эпизод моя мать решила снять неподалеку от нашего дома (в то время мы жили напротив Люксембургского сада).
По сюжету, пожилая женщина — милейшей души человек — вдова. После долгих лет одиночества она решается на встречу в парке со своим давним знакомым (так моя мать затронула одну из своих излюбленных тем — одинокую старость). Молодой человек, в свою очередь,
Спустя два года после столь многообещающего старта мать решила, что вполне может попробовать свои силы в создании настоящего полнометражного фильма. Экранизацию одного из рассказов сборника «Шелковые глаза» (ее новой книги, вышедшей в издательстве «Фламмарион» двумя годами ранее) решено было устроить в большом шале под Межевом. Разумеется, ей был предоставлен полный штат помощников, необходимых для съемок: ассистент режиссера, оператор и так далее, но, боюсь, мою мать только раздражала техническая сторона вопроса. К примеру, сцена охоты могла быть очень зрелищной, но во время монтажа у профессионалов возникло некоторое недопонимание, в связи с чем эпизод получился непростительно затянутым, а преследование серны из увлекательного момента превратилось в скучное созерцание. В итоге фильм «Синие фужеры», вышедший в 1977 году, потерпел у зрителей полное фиаско.
Видимо, в качестве компенсации за те неудачи, которые моя мать потерпела в мире кино, в 1979 году ее пригласили председательствовать на Каннском кинофестивале, где главным претендентом на «пальмовую ветвь» стал нашумевший фильм «Апокалипсис сегодня». Все шло неплохо, вплоть до последних дней награждения, когда моя мать вдруг во всеуслышание заявила о том, что «Жестяной барабан» Фолькера Шлёндорфа ей понравился гораздо больше, чем военный фильм Копполы. Ситуация складывалась таким образом, что два председательских голоса матери вкупе с возможным пересчетом голосов прочих членов жюри не позволяли фильму «Апокалипсис сегодня» занять почетное первое место. Когда накануне оглашения результатов к ней в номер пришли заинтересованные лица и попытались повлиять на ее окончательное решение, возмущению моей матери не было предела. Она заявила, что если дело и дальше пойдет таким образом, ей придется покинуть фестиваль (что, разумеется, вызвало бы страшный скандал). Ее сразу же оставили в покое, гарантировав полную свободу выбора. В конце концов голос моей матери позволил «Жестяному барабану» разделить «Золотую пальмовую ветвь» с «Апокалипсисом». Но мать была в такой ярости, что на фестиваль ее больше не приглашали.
Глава 18
По субботам она любила ходить на блошиный рынок в Ванве, где ее наметанный глаз сразу же привлекали картины и рисунки в духе импрессионистов, на которых обычно были изображены сельские пейзажи, бескрайние поля, реки, далекие очертания деревень или опушка леса. Должно быть, эти полотна напоминали ей о той счастливой поре, когда она, будучи ребенком, бегала по окрестностям Ло или Дофине, а ее любовь к природе была непосредственнее, полнее и глубже.
Моя мать любила как классическую живопись конца XIX века, так и образность, цветовые решения и стиль импрессионизма. Среди прочих она отличала «Лувесьенн. Дорога в Версаль» Камиля Писарро, «Наводнение в Пор-Марли», «Канал Луэн в Море» Альфреда Сислея. Но, пожалуй, ее самой любимой картиной была «Сорока» Клода Моне — лишь перед ней она задерживалась дольше, чем на минуту, утверждая, что Моне удалось добиться того необыкновенного эффекта, когда начинаешь слышать, как скрипит изображенный на холсте снег. Помимо работ представителей классического импрессионизма моей матери очень нравились некоторые немецкие художники-экспрессионисты (Маке, Нольде) и натурализм американца Эдварда Хоппера, который затрагивал в своем творчестве ностальгическую тему старой Америки и конфликт современного мира с природой.