Здравствуй, сын!

Амелия Борн

– Елена Николаевна, – улыбнулся Волков.

– Как хорошо, что вы зашли! Я тоже хотела вас поблагодарить за то, что вы так помогли нашему Матвею! Мы ведь почти отчаялись уже… Это так тяжело – смотреть, как мучается ребенок, а ты и сделать ничего не можешь… – Мама смахнула с глаз подступившие слезы и я поспешила вмешаться:

– Все позади, мамуль. Не будем об этом вспоминать.

Мама кивнула и, напоследок пожав руку Волкова, добавила:

– Дай вам бог здоровья! И близким вашим! Чтобы никогда не болели и такого горя не знали…

Мне

показалось, что от этих слов по лицу Олега пробежала тень, но она исчезла так быстро, что я не была уверена, видела ли это в действительности.

– Дядя Олег, а вы умеете в шахматы играть? – поинтересовался тем временем Матвей.

– Умею, – кивнул Волков.

– Поиграете со мной?

В глазах сына зажглась надежда. Я хотела было объяснить ему, что дяде Олегу может быть некогда, но тот меня опередил:

– С удовольствием.

– Ура! – оживился Матвей и тут же поморщился:

– Только, чур, не поддаваться! Мама и бабуля мне всегда уступают, но я хочу побеждать честно!

– Не буду, – пообещал ему Волков. – Сразимся с тобой по-мужски.

– Мы точно тебя не задерживаем? – все же уточнила я, и Олег быстро откликнулся:

– Нисколько.

– Ладно. Тогда я заварю обещанный чай, – пробормотала, прежде, чем скрыться на кухне.

Прежде всего – от собственных странных мыслей, что снова замелькали в голове. Несбыточных и невозможных настолько же, насколько было невозможно найти отца моего ребенка.

Я и представить себе не мог, что проводить время с собственным ребенком будет настолько приятно. Играть с ним, отвечать на миллиард его вопросов, просто находиться рядом… Матвей был очень умным и смышленым, и, наверно, как это делает каждый родитель, я не раз подумал, что только у меня мог быть такой малыш.

– А мама иногда страдает, – сказал он, когда мы доиграли в шахматы третью партию.

Я не поддавался, совсем нет. И общий счет составлял два – один в мою пользу, чему Матвей был весьма рад. И когда сын заговорил о Диане, я насторожился. Возможно, дети видели и могли озвучить то, что не готовы были предать огласке взрослые.

– Почему ты так думаешь? – приглушенно спросил я, глядя на сына.

Думать об этом ребенке именно в таком контексте было особенно комфортно. Может, кто-то открестился бы от отцовства, сделал бы все, чтобы его не привлекли к ответу, но только не я.

– Потому что я слышал ее разговоры. Она до сих пор говорит с этой своей…

Матвей нахмурился и даже пощелкал пальцами в воздухе.

– Ее Ириной Борисовной зовут, она аналитик.

– Психоаналитик, – подсказал я.

– Да, точно. Они иногда созваниваются и мама…

Матвей поджал губы, покачал головой. В свои пять он был слишком взрослым и понятливым.

– Что – мама? – напомнил я ему.

– И мне кажется, мама страдает, – повторил он то, о чем уже сказал ранее.

Он делал это по одной простой причине – потому что доверял мне. Доверял, несмотря

на то, что мы виделись во второй раз. Должно быть, связь с детьми – совсем невыдуманная штука.

– Я постараюсь сделать так, чтобы она перестала страдать, – заверил я Матвея.

Я и сам не знал, как претворить это в жизнь. Даже напротив – все, что у меня имелось по отношению к Диане – это попытка влезть в ее настоящее с весьма травмирующим прошлым. И мне предстояло понять, как именно это сделать, чтобы не навредить еще больше. Ведь я уже наверняка успел это сделать…

– Олег… Матюша… пойдем пить чай?

Диана появилась на пороге детской так неожиданно, что мы с сыном, каждый погруженные в свои мысли, невольно встрепенулись.

– Мама… конечно, пойдем, – сказал Матвей и, поднявшись, протянул мне руку.

И именно в этот момент я понял, что сделаю все, чтобы мой ребенок и его мама были счастливы и никогда не страдали.

– Волкыч, я нашел.

Таким именем было разрешено меня называть лишь одному человеку. Косте Миронову, с которым мы дружили со школьной скамьи.

– Нашел что?

– Не что, а кого. Ну у тебя и память!

Я так и видел, как Костян качает головой.

– Да ты так размыто говоришь, что хрен знает, что ты там мог отыскать. Мозгоправа?

– Мозгоправшу, – поправил он. – Это будет баба, прости. Но жена говорит, что лучше нее никого не знает.

Усмехнувшись, я подтянул к себе блокнот и взял ручку. И скомандовал:

– Диктуй номер, Мирон.

Идея обратиться к психологу была весьма себе жизнеспособной. Ну, как считал я. Даже если эта самая мозгоправша не поможет с вопросом, с которым я собирался к ней обратиться, вполне можно будет получить какую-нибудь консультацию по моему состоянию.

– Спасибо, – сказал я, когда Костя озвучил мне номер психологини. – Буду должен.

И отключил связь.

В итоге у меня имелись контакты той, которая могла пролить свет на случившееся. И теперь я мог оперировать не только своими догадками, но и мнением профессионала. Осталось понять, когда именно мне стоит применить свои знания на деле.

– Добрый день, Олег. Я Алина, как вы уже знаете.

Мне улыбнулась миловидная полная женщина с ярко-насыщенными рыжими волосами. Указала на стул напротив себя и я с первых слов, произнесенных ею, почувствовал себя комфортно.

Мозгоправов я недолюбливал. Наверно, сказывалось некое предубеждение. Многие были уверены, что если ты обращаешься к психологу, то у тебя давно поехала кукушка. Но среди моего окружения все больше обращались к таким консультациям и, наверно, это было правильным.

– А я Олег, как вы уже знаете, – ответил в тон, обращаясь к Алине.

Она подвинула ближе блокнот, взяла ручку и… просто стала смотреть на меня. И я понял – никто ничего не станет вытаскивать из меня щипцами. Я сам должен рассказать то, что меня волнует.