Зекамерон XX века
Шрифт:
— А ми, армяны, свой бункер не бросили! — В разговоре он жестикулировал большими волосатыми руками, обнажая уродливый рваный шрам выше правого запястья. — Немцы получили приказ и отходили, бункер бросили, понимаешь, нас бросили, никто не предупредил. Телефон молчит — ми сидим! Немецкий бункер пустой, следующий бункер — финны, норвежцы в эсэсовской форме, они, думаю, тоже ушли, по рации приказ получили. А у нас функер [163] убит, ничего не знаем. Вот и сидим, ждем приказ! Как видим, финны отходят, дали по ним очередь из пулемета, зазнавались со своей эсэс, а теперь драпать! Прилетели самолеты, били из пулеметов, засыпали нас спичками [164] ,
163
Радист (нем.).
164
Спички— фосфорные зажигательные бомбы.
Американцы длинные такие, у офицеров и солдат только погоны разные, форма одна. Подошли, хохочут, пуговицы с наших френчей режут на память, курить у всех полно. А как сказали, что ми армяны, подходит ихний капитан, тоже армян, говорит вроде по-нашему, но мы его еле понимаем…
— В Праге тоже немцы драпали, — сказал Мартынов. — Нас поставили в заградотряд вместе с «бляшками» [165] . Кого мы обратно отправляли, а кого и вздергивали с биркой «Дезертир». Потом все вместе ушли к Шернеру, чтобы советы нас не поймали. Там меня словаки цапнули. Пошел в уборную, она в бывшем трактире, возле нашего штаба, а они сзади петлю мне на шею и поволокли в лес! Хорошо, не задушили совсем, если б не офицерские погоны на мне — не знаю!.. В лесу били, допрашивали, хотели узнать, где наши три «тигра»… Потом я попал в лагерь с немцами…
165
Немецкая полевая жандармерия носила на шее на цепочке жестяной щиток в форме полумесяца, за что солдаты называли жандармов «цепными собаками».
Тер-Оганян зевает:
— Ты, Девушка, лучше расскажи, как в своей Японии по борделям ходил!
Володя злобно смотрит на армянина: он очень не любил говорить о Токио, откуда его увезли на суд.
— Что рассказывать! Там были одни армянки!.. Тер-Оганян в недоумении уставился на Скалкина, затем побагровел:
— Ты, крокоидол… — Он сделал шаг по направлению к вагонке, но под окном появился бритый квадратный череп дневального столовой Барто:
— Э, режим, иди толов, ужин!
— Что там на ужин? — крикнул в открытое окно Мартынов.
— Гречка и подлива!
— Ну ее, не пойду! Надоела гречка, пусть режим ее тащит своим поросятам!
Прошли времена, когда кусочек хлеба ценился дороже золота!..
В эти месяцы я мало читал — гораздо интереснее было слушать рассказы Ремнева о польской кампании 1939 года или побеге Батюты, Батракова о Беломорканале или как организовывал свои побеги Скалкин.
Карл работал над декорациями к новой пьесе: он лепил из папье-маше немецкий герб со свастикой, рисовал фасад имперской канцелярии, эскизы военной формы — действие происходило в Берлине времен Гитлера. Подбирал подходящую музыку и пропихнул в оркестровку свой любимый марш немецких танкистов.
Надзиратели работали по старинке, сажали пьяных в карцер, разыскивали ножи и особенно запрещенные книги: в последнее время обнаружились брошюры секты «Свидетелей бога Иеговы» (притом напечатанные в США! — одному Иегове ведомо, какими путями они проникли на Колыму в наш строгорежимный лагерь!). Но обыски проходили вяло, без прежнего усердия и садизма, никто не знал, что впереди. Шли
Бригада «вольных» постоянно росла, она работала без конвоя и жила в отдельной секции. Дважды отправляли из нее по пять-шесть человек «на свободу», после того как на них приходило подтверждение из Москвы. Мы же как всегда катали вагонетки, глотали кремневую пыль, подымали руду на поверхность и сидели на отвале, когда не было электричества. Стояли в очереди за деньгами, потом в ларьке и радовались, если туда привозили бочку с повидлом. Старались не думать о будущем…
Утром мы вернулись в лагерь, позавтракали и зашли в кинобудку узнать у Сесекина, какой будет после обеда фильм. Но нас ждало разочарование: сеанс вообще отменили. Сразу же пошли всевозможные «параши», пока не выяснилась причина: будет генеральная поверка! Для ночной смены после трех.
В кабинете начальника спецчасти поставили ряд столов, на каждом прикреплена табличка с несколькими буквами по алфавиту. За столами сидели женщины, пришедшие помогать из штаба лагеря, некоторых мы видели впервые. Пропускали нас небольшими группами — проверка была очень тщательной. Наши «дела» были разложены по столам, я сразу нашел свою табличку, возле которой сидела жена начальника спецчасти, заведующая нашим ларьком. Мы всегда любовались спортивной выправкой этой рыжей невысокой женщины, когда она направлялась в ларек, у нее была удивительно легкая, летающая походка. Дожидаясь очереди, я смотрел, как зеки поднимали рубашки, показывая на теле татуировку (или ее отсутствие), записанную в качестве особой приметы.
— Что-то я тебя не найду, — сказала мне «спортсменка», перебирая кипу «дел» на столе. — Наверно, перепутали. Иди сюда, Вера, помоги!
Соседка тоже порылась, но напрасно.
— Иди вон туда, в угол, там «дела», которые недавно вернулись из Магадана. — Она показала на письменный стол, где работала Нина, помощница начальника спецчасти. Я подошел к ней и приподнял рубашку, показывая, что на моей груди и ниже не обитают ни Ленин, ни обнаженная красавица в когтях орла, никакие корабли или хотя бы якорь.
Она рассеянно уставилась на мой живот и сказала:
— У меня здесь тоже нет твоего «дела»… Впрочем, я совсем забыла! Сегодня же кончился твой срок — вчера пришли новые зачеты. Я просто не успела сказать нарядчику — генповерка, работы полно! Опусти рубашку.
— Я действительно кончил срок? — спросил я так громко, что полная красивая молдаванка, жена начальника КВЧ, сидящая за соседним столом, повернула ко мне голову. — Тогда значит… все?
— Да, да, — сказала Нина. — Но сегодня на смену еще пойдешь, нарядчик не знает…
— Нет уж, никуда я больше не пойду, раз освободился! Хватит с меня! Нарядчику сам скажу! — Я заправил рубашку и вылетел из кабинета.
Через пару минут я был уже у Карла и сообщил ему радостную новость.
— В вольную бригаду я тоже не пойду, пускай делают со мной что хотят, плевал на них! Мне с моей лысиной нечего бояться, что напоследок остригут! Пускай не кормят — не помру с голоду!
— В принципе вы правы, но как бы не получился конфуз, прецедент создаете, — сказал рассудительный Карл. — Послушайте, у меня идея: вам, может быть, еще долго придется тут торчать, а мне нужен помощник для оформления спектакля. Скажу нарядчику, что беру вас к себе…