Зеленая бездна
Шрифт:
– - Больно?
– - участливо спросил Козлик.
– - Что, не видишь, шкура лопнула?
– - Вон уставилась, -- показал Козлик на меня.
Ромка тут же обернулся, он думал, что я буду смеяться. А я думала, что вот белый снег острого холода и над ним -- его ступня теплой белизны.
– - Иди давай!
– - крикнул Ромка.
Но я не пошевелилась.
– - Что встала?
– - подтянул Козлик. И даже дворовые где-то далеко впереди остановились и смотрели на меня.
– - Влюбилась?
– - кривенько
– - Эй, Ромыч, она влюбилась!
И тогда я засмеялась:
– - Назаров, у тебя нога как простокваша!
– - Что-что она говорит?
– - переспросил он Митьку.
– - Что ты разул свою простоквашу?
– - крикнула я.
– - Простокваша ты разутая!
Он хотел побежать за мной, но наступил голой ногой на снег и обжегся холодом. Я отбежала в сторону и стала притопывать и приплясывать на месте, показывая, как ходит Ромка по снегу в одном сапоге.
– - Сейчас получишь!
– - крикнул Козлик, оскалив тонкое личико.
– - Ох как ты сейчас получишь!
Тогда я совсем развеселилась. Я стала приседать и кричать:
"Ме-е-е, Козлятина, ме-е-е!", изображая Козлика, и Козлик за мной побежал. Он бегал очень быстро, и я думаю, что он бы с легкостью нагнал меня, если бы по пути мне не встретился подъезд старухи Раисы. Я вбежала к ней в квартиру, даже не позвонив, потому что она забыла закрыть дверь, и следом за мной влетели Митька и Ромка.
– - Это мой дом! Мой!
– - кричал Ромка.
– - Пошла отсюда! Пошла!
– - привизгивал Козлик.
А старуха Раиса сидела на кухне у батареи. Она включила газ для тепла, все четыре конфорки, и поставила чайник. Чайник давно кипел, и пар оседал на оконных стеклах. Она крошила хлеб в коробку кефира, неряшливо ела и плакала.
– - Спасите!
– - крикнула я, протискиваясь между ее табуреткой и батареей.
– - Помогите! Они преследуют меня ни за что ни про что!
– - Но по пути успела выключить чайник.
От неожиданности Ромка с Митькой замерли в дверях.
– - Вон!
– - сказала старуха мальчишкам и тонким пальцем указала на дверь.
– - Да она...
– - начал было Ромка.
– - Пойдем, Ромыч, -- подтолкнул Козлик и незаметно, из-под полы куртки показал мне кулак.
Мы остались со старухой вдвоем. Она доела хлеб, разбухший от кефира, и выпила жидкие остатки со дна коробки. По подбородку белой полоской потек кефир, но она не заметила.
– - Вкусно!
– - улыбнулась она и посмотрела на меня в упор серыми свинцовыми глазами. Мы замерли.
Я думала: она видит меня насквозь. Она знает, что я ее обманула. Сейчас она спросит у меня, почему я убежала от Козлика и от ее любимого внука, и что я ей отвечу?
Старуха не сводила с меня круглых выпуклых глаз. Она следила за каждым моим движением и вдруг вытащила пластмассовую челюсть изо рта и подала мне.
– -
– - Дафай-ка луше погофорим, -- вставила челюсть обратно и опять пронзительно уставилась на меня. Мы молчали.
– - А ведь и я молодая была, -- сказала она наконец.
– - Когда?
– - услужливо спросила я, думая, что бы мне рассказать про Ромку и Козлика так, чтобы походило на правду.
– - Шестьдесят лет назад, -- ответила старуха -- Я была хорошенькая, только росту не очень высокого. Такая хорошенькая, что меня называли Куколка. Лицо круглое, на щеках ямочки, глаза -- на пол-лица и мелкие кудряшки! Не то что сейчас!
– - Она вытянула клок седых волос, намотала на палец и строго спросила: -- Не веришь, что я была красивой?
– - Не верю, -- машинально ответила я.
– - Это ничего, -- засмеялась старуха.
– - Вот станешь такой, как я, тогда поймешь. Меня называли Куколкой, а я, глупая, обижалась. Ку-кол-ка. Повтори!
Я послушно повторила.
– - Вон дождик пошел, -- вздохнула старуха.
– - Самый первый в этом году. Совсем мелкий. Едва моросит... Грустно мне, грустно... Сейчас все старики грустят. Жизни-то совсем не осталось, уж скорей бы конец!
Я давно перестала ее бояться, и даже ее руки больше меня не пугали. Точно так же я перестала ее жалеть.
– - Ну как Раис Иван-на?
– - спросила бабка, когда я вернулась домой.
– - Хорошо, -- ответила я.
– - Хочет умереть.
Иногда она снилась мне во сне. Как будто я иду к ней с подарком: каждое воскресенье моя бабка посылала ей селедку; она отламывала голову, а оставшуюся часть проворно выедала до хвоста.
Мне снилось, как она сидит над селедкой, трясет головой и укоряет меня:
– - Не жалко тебе меня, не жалко!
– - И тяжелые прозрачные слезы бегут по ее лицу, наполняют до дна каждую морщинку, переливаются через край и стекают с подбородка.
– - Старая я стала, никому совсем не нужна. Что же ты совсем не приходишь ко мне, не говоришь? Ты геометрию сделала?
Однажды в мае нас повели в бассейн. И параллельный класс, где учились Роман и Митька, тоже повели. Нас всех выстроили парами, мы держали в руках целлофановые мешочки с купальниками, полотенцами и резиновыми шапочками.
У нас в классе училась второгодница Женя Дичко. Она была из детдома. В десять лет ее взяли на воспитание дальние родственники. Она говорила "че?" вместо "что?", и когда к ней обращались даже по пустяку, она всегда недоверчиво отвечала: "Тебе чего? Чего надо? А, понятно!" Хотя ничего ей было не понятно. Когда она пришла к нам в класс, маленькая Галя сказала: