Зеленая бездна
Шрифт:
– - В детдоме всех детей бьют воспитатели.
– - У нас был очень хороший детдом, -- горячо ответила Женя.
– - У нас почти не били, а если били, то только за дело!
– - А это что?
– - спросила Галя.
– - Откуда у тебя этот синяк?
– - Это меня мамка моя, тетя Маруся, поколотила, -- тут же объяснила Женя.
– - За дело, конечно. Я кефир на коврик в коридоре пролила.
У нее были толстые вывороченные губы и широкие плечи. И сейчас, когда я вспоминаю эту Женю Дичко, я даже точно не могу припомнить ее лицо -- просто дрожащие губы и косая сажень в плечах. И эти дрожащие губы выговаривали в тоске: "Мои
В душевой перед бассейном Женя Дичко стояла под струями воды -широкая, в крупных родинках, и ее уже почти совсем по-взрослому развитая грудь подпрыгивала после каждого шага. Взрослое и детское все еще боролись в ее широком теле, и эта борьба из ребенка превращала ее в подростка. Превращение казалось мне уродливым, и я все слышала, как с ее толстых губ срывается: "Они тяготятся... тяготятся..." -- и передергивалась.
Женя Дичко надела купальник, белый в черную клеточку, с пластмассовыми чашечками, вшитыми на месте груди, разбежалась по кафельному полу, прыгнула в бассейн и поплыла баттерфляем. По дороге она нагнала Митьку Козлика и отвесила ему крепкий подзатыльник. Митька нырнул с головой и хлебнул воды. Женя захохотала.
После бассейна Женя Дичко подошла к двери в раздевалке, я всегда думала, что там стенной шкаф для забытых вещей; но она молча припала к замочной скважине.
– - Ну ты того, -- сказала она мне.
– - Иди, посмотри!
Я нагнулась и увидела соседнюю душевую и пар от горячей воды. У окна стоял Ромка-Простокваша совершенно голый, с длинным полотенцем на голове. Рядом прыгал Митька, засовывая ногу в штанину школьных брюк. Оба они были бледные, худые, и точно так же детство в их телах боролось с юностью, и юность побеждала -- с хрустом раздвигала в стороны плечи и вытягивала ноги. Все. Их плечи были уже не детскими и совсем не такими, как у девчонок.
– - Ну и что?
– - сказала я.
– - Ты че, не понимаешь, что ли?
– - засмеялась Женя Дичко.
– - Хочешь, с улицы подойдем к окну, спрячемся в кустах. Там их душевая как на ладони.
Но мне стало стыдно Жени Дичко, мне не хотелось толкаться с ней под окнами. Я представила, как Ромка перед маленьким зеркальцем расковыривает прыщик на своем красивом лице, а Женя Дичко смотрит из кустов, отодвинув зеленую веточку.
– - Ну, Зоя, ну пойдем, -- тянула Женя, через каждое "ну" все настойчивее и настойчивее предлагая мне свою дружбу.
– - Пойдем, Зоя, а то я так боюся одна!
Назавтра я сама подошла к Ромке.
– - Знаешь что, Простокваша, -- и вытянула руку. На запястье у меня висели синие стеклянные бусы.
– - Это тебе. Носи на здоровье.
Надо сказать, что эти бусы в детстве мне отдала бабка. Я сидела в ее комнате, и она раскладывала на столе свои украшения из полиэтиленового мешочка, который она прятала в старых штопаных чулках. У нее было несколько золотых колец, одно даже с маленьким бриллиантом, но мне они не нравились. Они казались мне плоскими и мутными, такими же, как серьги в бархатных коробочках.
Мне нравились бусы. Яркие стеклянные бусы в несколько рядов -- красный, синий, фиолетовый. Я плакала. Я умоляла бабку отдать мне эти бусы. Обещала хорошо учиться. Но бабка была неумолима.
– - Куда ты в них сейчас? Отдам,
Но был еще один мешочек с порванным ожерельем. Синие стеклянные бусинки раскатились по дну и светились даже сквозь мутный полиэтилен. Бабка отдала мне этот мешочек.
– - Нанижи на нитку и носи на здоровье!
Но я не стала низать их на нитку, я просто любовалась на них, не развязывая мешочка, а потом потеряла среди игрушек. И нашла через несколько лет, в мае, вернувшись из бассейна.
– - Пусть все, что я захочу, сбудется в жизни, -- загадала я и продела нитку в самую большую бусинку. И дальше нашептывала на оставшиеся маленькие:
– - Будет со мной, будет моим. Будет со мной, будет моим!
– - Но ведь я же не девка, чтобы безделушки носить, -- удивился Ромка, снимая ожерелье с моей руки.
– - Все равно возьми, -- сказала я.
– - Пусть у тебя лежит.
Ночью мне приснилась старуха Раиса Ивановна. Она манила меня тонким длинным пальцем, но я не шла. Тогда она стала им грозить. "Смотри у меня, -говорила она, -- смотри! Я теперь поняла, зачем ты приходишь ко мне каждый день с хлебом и кефиром! Так ты не для меня стараешься, да? Ты зачем моему внучеку подарила заговоренные бусы? О, я теперь поняла твою доброту ко мне! Теперь-то я наконец раскусила, зачем ты приходишь и зачем ты подглядываешь за ним!"
Наутро в воскресенье я должна была нести ей кефир и селедку, но я боялась.
– - Милая моя, -- сказала старуха и заплакала, когда я все же протянула ей пакет с кефиром сквозь прутья оконной решетки.
– - Только ты обо мне и заботишься! Я им не нужна, не нужна, ни сыну, ни внучеку...
Но мне слышалось совсем другое.
– - Я все знаю, все, -- казалось мне, шепчет старуха.
– - Ты заговорила бусы, заговорила... Ты страшная, темная ты! Ты только хочешь казаться добренькой. Я тебя разгадала...
– - Ты сделала уроки?
– - привычно спросила старуха.
И я, радуясь вопросу, ответила:
– - Нет, даже не садилась.
И тут же попросилась домой, но старуха не пустила.
– - Я хочу умереть, -- сказала она мне через решетку.
– - И я тоже хочу, -- ответила я, но она не заметила.
– - Тошно мне, тошно. Старая я стала, глаза не видят совсем, ноги не ходят. Знаешь как без глаз плохо? А без ног?
– - Я хочу умереть, -- снова повторила я.
– - Да что ты, милая, да что ты!
– - замахала на меня старуха. И я пожалела о сказанном. Я не хотела ее пугать. С раннего детства во мне что-то ныло, не переставая, иногда я забывала об этом, но с годами ощущение усиливалось настолько, что порой я не знала, куда от него деться. Я думала, что старуха расскажет мне о смерти. Но она ничего не знала.
Знала только Галя. Я встретила ее сразу же, как вышла от старухи. Старуха выплакалась досуха, до дна. Ее глаза покраснели и остро поблескивали на маленьком круглом лице. Губы подпрыгивали и шепотом выговаривали наши имена. Старуха не
отрывно, пронзительно смотрела на нас.
– - Побегаем?
– - предложила Галя и побежала, не дожидаясь ответа. Я побежала за ней. Галя была маленькая, ниже меня на голову, и я думала, что вот-вот нагоню ее, но, когда я протягивала руку, чтобы схватить ее за розовый шарфик в коричневую клеточку, она резко отскакивала в сторону и удивленно оглядывалась на меня. Она смотрела так, как будто бы мы вовсе не договаривались бегать и она удивлялась, почему это я ее преследую.