Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)
Шрифт:
— Зумрад-хола, успокойтесь…
— «Успокойтесь»… Тут успокоишься… Этот негодяй, чтобы он сгинул со своей учебой! Два дня все в доме вверх дном из-за него!
Зумрад-хола выхватила сына из рук Гюльчехры и, присев на край супы, дала мальчику грудь.
Самад зашел в комнату к Касымджану. Абдулла же не знал, что делать, так и стоял у ворот. Зумрад-хола неожиданно заплакала навзрыд.
— Ох, милая Гюльчехра, — проговорила она сквозь слезы, — этот паршивец все твердит, что уедет в Ташкент учиться. А я-то на него надеялась… Думала, закончит школу, будет отцу подмогой. Подумай
— Зумрад-хола, не плачьте!
— Как же не плакать, детка? Что мне еще остается? Я извелась вся уже, иссохла. Ты-то вот остаешься в кишлаке, разве нельзя и ему остаться, что он, умрет от этого? Отец пробовал говорить и по-хорошему, и по-плохому — не слушает…
— Я и в городе буду работать. Буду посылать вам зарплату! Я ведь тебе говорил! — крикнул из окна Касымджан.
— А тут тебе разве плохую работу дадут? Ведь ты, шайтан, слышал слова раиса?
— Уеду, все равно уеду!
Зумрад-хола побледнела как стена. Тонкие губы ее прошептали что-то беззвучно. Вдруг она встала с места, отняла ребенка от груди, протянула его Гюльчехре и подошла к окну.
— Так ты уедешь?
— Уеду!
— Тогда убирайся сейчас же, слышишь, сейчас же, чтобы глаза мои на тебя не смотрели!
— Как же так… — начала было Гюльчехра, но ее никто не услышал.
— Убирайся, говорю! — кричала Зумрад-хола.
— Хорошо, я сейчас…
Касымджан выскочил из комнаты, вслед за ним Самад.
— Напрасно ты обижаешься, мама… я…
— Убирайся!
И Касымджан, держа в руках документы, без денег, в одной рубашке и брюках пошел со двора.
Самад и Абдулла некоторое время молча глядели друг на друга. Потом, будто сговорившись, оба побежали за Касымджаном.
В лице Зумрад-холы не было ни кровинки. Опершись о подоконник, она плакала, вздрагивая всем телом. У Гюльчехры слезы выступили на глазах, так было ее жалко. Однако девушка не знала, что делать, как ей помочь, что ей такое сказать.
А Касымджан уже остановил попутную машину.
— У меня нет иного выхода, — сказал он на прощание Самаду и Абдулле. — В Ташкенте я буду учиться или заочно, или на вечернем отделении. А днем буду работать. И может, заработаю больше, чем в кишлаке. Но дело не в этом. Будущему литератору нужно быть там, где много книг, и потом, важно не только читать, но и слушать хороших преподавателей.
— Тебе лучше знать, — сказал Самад. — Желаю тебе успеха.
Абдулла дал ему свой адрес и добавил, что сам он приедет в Ташкент дня через четыре.
— Самад, я тебя прошу, ты как-нибудь успокой мою маму, — сказал Касымджан, влезая по колесу в кузов. — Теперь, если мне в городе не повезет, я сюда не вернусь.
— Не зарекайся… Пиши!
— Обязательно. Ну, привет!
Машина тронулась и вскоре скрылась в клубах пыли.
— Может, он и прав, — промолвил задумчиво Самад.
Абдулла не ответил. Он был сильно взволнован этим происшествием, искренне жалел Зумрад-холу и в то же время восхищался Касымджаном. Вот ведь, захотел — и уехал!
Гюльчехру тоже надо склонить к поездке. Как было бы здорово, если бы она приехала в Ташкент! Вчера она вроде бы и согласилась. Сегодня
А вечер в тот день, как назло, приближался очень медленно. Абдулла как заведенный ходил по комнатам, не зная, как убить время. Наконец, примерно в половине десятого, он вышел на улицу. В кишлаке, как и всегда почти, было тихо. Солнце уже закатилось. Приблизился к мостику, миновал его и сел под высокой ивой у самой воды. Посредине арыка, словно кусок лепешки, плавал на блестящей глади месяц. Абдулла взял камешек, поднял руку, примерился, но не бросил. Ему привиделось, будто длинная тень от ивы слегка заколебалась. Он резко обернулся. Позади него, поблескивая глазами, стояла Гюльчехра.
— Я вас не испугала? — спросила она, улыбаясь.
Абдулла мигом вскочил с места:
— Нет, но я не думал, что вы так скоро придете.
— Как мать заснула, так я сразу и вышла, — просто сказала девушка.
— Спасибо, — сказал Абдулла. — Это очень хорошо, что вы пришли. А то я уже начал волноваться.
— И я тоже. Я ведь никогда не выходила так поздно на улицу. Вы долго меня ждали?
— Нет…
Абдулла целый день обдумывал свою речь, ему казалось, что он наизусть ее выучил, но теперь все слова вылетели у него из головы. Он ругал себя, сердился, морщился, но ничего не мог из себя выдавить.
Конец тягостному молчанию положила Гюльчехра.
— Ах, я и забыла, — сказала она, — я принесла вам кукурузу.
Она протянула ему обернутый листьями початок.
— Я доставил вам беспокойство…
— Какое там беспокойство!
И снова наступило молчание.
— Пройдемся немного? — голос Абдуллы дрогнул.
— Ведь уже поздно…
— Мы только немного, хорошо?
Гюльчехра улыбнулась:
— Хорошо.
Абдулла легонько взял ее за локоть.
— Не нужно… — Гюльчехра высвободила руку.
И они, как и в прошлый вечер, пошли по знакомой дороге. И снова Абдулла думал, что подруга его детства должна жить в Ташкенте. И не обязательно ей ходить в атласе да в парче, как вчера. Сегодня, в простом платье, она еще красивее, милее. Ни у кого нет такой легкой походки, такого нежного голоса, да и косы, наверно, никто так заплетать не умеет.
— Гюльчехра!.. — неожиданно обратился он к ней.
— Что? — девушка повернулась к нему, и он словно впервые увидел, какие у нее глаза. До чего они черные и жгучие, до чего большие…