Зеленая

Лейк Джей

Рядом со мной лежал длинный, узкий осколок ярко-синего стекла. Я не спеша, словно начинала какой-то ритуал, подняла его, гадая, что мне делать дальше.

Магию, сделавшую Чойбалсана богом, вначале украли или отобрали у соплеменников Танцовщицы. Магия заключена в силе лесов и лугов, в круговращении жизни.

Сила попала к Правителю. По словам Управляющего, Правитель считал себя хранителем и блюстителем силы. Он не призывал молнии ни на чью голову и не развязывал войны — чего нельзя сказать

о Чойбалсане.

Потом я уничтожила Правителя и освободила сидящую в нем силу. На волю вырвалась заключенная в нем жестокость. Пардайны когда-то были безжалостными охотниками и воинами. Правитель тоже держал город в железных руках. Всем им далеко было до вероломства Чойбалсана. По сравнению с ним даже Правителя можно представить себе рачительным хозяином, который выпалывает сорняки на своем поле.

Терпение! Мир терпелив.

Я резанула стеклом по левой руке, стараясь не задеть вену. Как только потекла кровь, я отбросила осколок в сторону и взяла деревянный колокольчик. Сейчас я держала его за верхушку; колокольчик звонко цокал, а кровь в такт капала на камни. Совсем как в подземелье.

«Богиня! — взмолилась я. — Пришли ко мне самого ничтожного твоего слугу… Отдаю тебе мою кровь и частицу крови сидящего во мне ребенка. Забери у меня последний осколок божественной сущности, которая никогда не принадлежала мне. Пусть она перейдет в твоего слугу!»

Боги Медных Холмов еще не пробудились ото сна или только что проснулись, но я знала, что богиня Лилия за морем была полностью облечена своей силой. Какой бы великой или малой ни казалась она по сравнению с Чойбалсаном, она посещала меня.

Я еще немного позвонила в колокольчик, но ничего не произошло. Ни вспышки света, ни скрипа Колеса, ни демонстрации на улице. Только я, глупая девочка с маленьким деревянным колокольчиком.

— Спасибо за приношение, — сказал Чойбалсан. Даже боги умеют злорадствовать! Он нагнулся, чтобы окунуть в кровь свои обожженные пальцы.

Вдруг я сообразила, что цоканье не умолкает.

Бог тоже его услышал и покосился на мой колокольчик. Перевел взгляд на что-то за моей спиной. Лицо у него вытянулось.

Зажав края раны, я встала и обернулась.

По Песчаной улице медленно брел Стойкий. Хотя я знала, что папин белый буйвол давно умер, Стойкий приближался своей уверенной походкой, которую я запомнила с первых дней жизни. На шее у него висел деревянный колокольчик, его настоящий колокольчик, и цокал в такт его шагам.

Верхом на буйволе сидела моя бабушка, закутанная в расшитый колокольчиками шелк. Только бабушка никогда не была такой высокой.

Я вгляделась и заметила, что из-под плаща высовывается хвост.

Танцовщица!

Мне хотелось закричать от радости, но я сдержалась. Из переулков

и соседних улиц высыпала толпа пардайнов; вскоре за Танцовщицей следовала целая толпа ее сородичей. Их было несколько десятков — столько пардайнов сразу я еще не видела.

Из убежищ, где они прятались, вышли те, кто с самого начала поддержали меня, — Чистильщик, Трактирщик и рыжая пардайна. За ними следовал Чоудри; возможно, его привлек знакомый с детства шелк, в который завернулась моя наставница.

Что она наделала?

Что я наделала?!

Молнии прекратились. Чойбалсан выпрямился во весь рост. Теперь он стоял у меня за спиной; мы вместе наблюдали за пардайнами.

Танцовщица сбросила с себя расшитый колокольчиками шелк. Разумеется, шелк был не бабушкин, а совсем другой; я ошиблась только потому, что Танцовщица вернулась верхом на буйволе. Глаза у Стойкого блестели; он смотрел на меня и тряс головой. Он больше не звал меня назад.

Танцовщица передала шелк Чоудри. Издали мне показалось, что у Чоудри не действует одна рука. Здоровой рукой он прижал шелк к груди и выразительно посмотрел на меня.

— Федеро! — сказала Танцовщица.

— Чойбалсан, — поправил ее бог.

Она легко спрыгнула со спины буйвола и направилась к нам.

— Ты завладел кое-чем, не принадлежащим тебе… Более того, захваченное тобой не предназначено для людей.

— Кому бы та сила ни принадлежала раньше, сейчас она моя! — Федеро-Чойбалсан разжал разбитые пальцы и ткнул рукой в какое-то здание вдали. В его крышу тут же ударила молния; во все стороны разлетелись кирпичи и горящие щепки.

— Старый фокус, — сказала я, сама себе удивляясь.

Он посмотрел на меня с таким выражением, что кровь снова застыла у меня в жилах.

— Вы обе снова здесь. Вместе вы составляете ключ!

— Нет! — Танцовщица приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки.

Ее сородичи следовали за ней по пятам, а с ними — буйвол Стойкий.

Хотя я по-прежнему плохо слышала, я прекрасно помнила его одышливое дыхание. Тогда я поняла, что мне удалось дотянуться до божества. Мой кусочек божественной сущности ожил. Стойкий — не столько посланец богини; он — призыв.

Тихий, безгласный бог терпения, он очень вырос — теперь-то я понимала, что боги умеют расти.

Танцовщица продолжала:

— Нет никаких ключей. Ты — треснутый сосуд. Ты похож на глиняный кувшин, в который налили расплавленное железо. Ты не способен вместить в себя такую силу!

Управляющий шагнул навстречу Танцовщице. Тень его неуверенно колыхалась. Я понимала, что он тревожится из-за пардайнов.

— Отпусти силу, Федеро! — приказал он. — Не ты владел ею, а скорее она владела тобой.