Зеленое солнце
Шрифт:
Огненные блики ложились на ее лицо, шею, плечи, ключицы, ложбинку между грудей, расцвечивая кожу тенью и светом. Узел на затылке давно распустился сам собой, пока они танцевали, и теперь волосы были чуть всклокочены под пышным венком, что ужасно ей шло. Блузка просвечивалась от пламени костра, очерчивая силуэт и ничего уже не скрывая — белья на ней не было, ничего не сдерживало движений, и она словно манила его прикоснуться. Прижаться лицом к тонким ребрам над грудью, почувствовать кожу на вкус — сейчас та, должно быть, чуть соленая от пота, выступившего во время хоровода. А потом развязать
Она же не могла этого не видеть. Должна была видеть — и продолжала ему улыбаться, не забирая руки из его ладони. Ну чисто мавка лесная!
— Не, я про кикбоксинг помню, но как у тебя вообще со спортом? С легкой атлетикой? В костер не упадешь? — хриплым, низким голосом говорил он ей на ухо, почти касаясь губами ушной раковины.
— В любом случае, я хочу попробовать. Заодно и проверим, — ускользая от его губ, озорно проговорила она.
— Ладно, если что выдернем тебя из пепла, ты главное отталкивайся посильнее, авось перелетим, — рассмеялся Назар, сжал чуть крепче ее руку. — Ну что? Раз, два…
— Три! — оттолкнулась она от земли.
И ее понесло. Вместе с ним, вместе с воздухом, вместе с ветром, раздувающим языки пламени все выше — казалось, заденет, не может не задеть, ведь человек не птица, чтобы подниматься так высоко. Человек не звезда, чтобы с неба смотреть. Человек — это просто человек.
Человек — он слишком низко.
Он чувствует, как ноги касаются тверди земной. Как при каждом шаге — тяжелыми ударами стопы опускаются на камни, и спасает только подошва обуви, иначе бы в кровь. Как мелкие травинки щекоча скользят по щиколоткам, как хлещут икры пырей и осот. Человек может обжечься, упасть, разбить ладони или лицо. Человек — должен бояться любой стихии, что способна ему навредить.
Но только Милана с Назаром ничего сейчас не боялась. И не чувствовала ничего, кроме того, как в лицо ударяют потоки воздуха, пока они разбегаются, и что большая рука, сжимающая ее ладонь, — горячая и чуть влажная. А у нее самой за спиной растут крылья, да и у Назара тоже, не могут не расти, иначе как же так вышло, что, одновременно подпрыгнув вверх у самого кострища, тянувшего к ним свои огненные лапы, желая заполучить их обоих, и Назар, и сама Милана взмыли в небо и перелетели через пламя, будто его и не было, совсем не задетые, только продолжающие сжимать ладони друг друга, даже когда уже снова оказались на земле и, не в силах остановиться, по инерции пробежали еще несколько шагов.
Не отпустил он ее и когда они замерли наконец в стороне от огня, тяжело дыша и глядя друг на друга живыми, темными, дикими глазами. И в ушах звенело от всего, что творилось вокруг них и внутри них. И непонятно было, как это — разъединить сцепившиеся пальцы.
Первым разомкнул губы Назар. Его грудная клетка опала от резкого выдоха, и на этом выдохе он проговорил:
— Круто, да?
Милана лишь кивнула в ответ, дыхание перехватило и выдохнуть даже короткое «да» — сил не было. Вместо этого она сильнее сжала его пальцы и улыбалась, сейчас только ему.
—
— А?
— Милана, а давай мы…
Договорить он не успел. Вместо его слов рядом зазвучал визгливый голос Лянки, непонятно когда вынырнувшей из толпы.
— Назарчик! Назар, плохо мне, надо домой ехать.
— Что плохо? Сердце?
Наз, все еще не протрезвев, хотя и не пил почти, быстро глянул на мать, но пальцев так и не разжал.
— Переутомилась, наверное, столько дней на ногах, столько нервов. Ты же знаешь, дорогой, все на мне здесь.
— Переутомилась? — недоверчиво переспросил он, ощупывающим взглядом проводя осмотр. Но и без того было понятно, что фиг там приступ. Опять изображает из себя… и он даже догадывался что и почему. Вот только как отмахаться, да еще и при Милане?
— Сейчас вызову тебе такси, — сдерживаясь, проговорил Назар.
— Да Сташек уже едет, я все организовала. Он нас всех заберет. И тебя, и Милашечку. Поздно уже, что тут торчать…И я не могу дома одна, ты же знаешь.
— Да знаю, знаю, ма, — чувствуя, что его буквально разрывает от эмоций, которые высказать совсем нельзя, процедил он и перевел взгляд на Милану. Растерянный и виноватый: — Пошли к трассе? Он же туда подъедет?
— Да, сынок, на пятаке подождем, а?
— Милан? Ты же… едешь?
— Ну… могу, конечно, и остаться, — похлопала она ресницами и осмотрелась. — О! Вон Остап!
??????????????????????????Назар напрягся, проследил за ней взглядом и реально увидал Наугольного с друзьями. Ее пальцы все еще были в его ладони, и он, чуть дернув ее на себя, скомандовал:
— Так, все, домой. Эти квасить до утра будут, а ты сама сказала, что тебе больше не стоит.
Милана бросила на него быстрый взгляд исподлобья, пряча лукавую улыбку, потом деланно надула губки и снисходительно вздохнула:
— Домой так домой.
«Ох, беда, беда», — легко читалось на лице Ляны в этот момент, она даже демонстративно отвела левый локоть в сторону и уперлась ладонью в бок под грудью, словно бы поторапливая обоих «деток». И всю дорогу до парковки в голове ее крутилась навязчивая мысль, во что это Назарчик такое вляпался, и как его угораздило? Ведь в жизни не видела, чтобы он хоть раз на кого-то вот так смотрел, не отрываясь, не замечая больше ничего вокруг. Почему же сюда-то?
Впрочем, ответ на этот вопрос прозвучал уже из уст Стаха, вот только она этого не заметила, слишком занята была своими переживаниями. Шамрай-старший курил возле внедорожника, дожидаясь их. А когда они показались, быстро обвел всех взглядом и остановился отдельно на Милане на несколько секунд, не в силах отлипнуть.
— Боже, это кто тут у нас? Русалка речная? Какая ты сегодня, а!
— Спасибо, дядя Стах, — сдержанно проговорила Милана, не позволяя разгуляться эмоциям. Она скорее чувствовала, чем осознавала, что Назару не понравится, если он узнает о дядькиных художествах по отношению к ней. Он любит и уважает Стаха, это Милана видела и слышала в его словах, и становиться причиной их раздора — не в ее праве. — Хотелось, чтобы празднично.
— Получилось. Наверняка была самая красивая, — улыбнулся Шамрай, но тут уж включилась Лянка: