Зеленое солнце

Светлая Марина

Сердце сильно-сильно ухнуло.

И он ответил:

— В этом году уже не успею. Можно… можно в следующем. Готовиться же надо.

— Значит, будем готовиться.

— Ты это серьезно, да?

— Ну ты же серьезно…

Он лишь кивнул в ответ. Кивнул и запустил руку в карман шортов, выудив оттуда небольшую округлую коробочку винного цвета. Протянул ей и неловко пробормотал:

— Я вот как серьезно.

Не раздумывая ни секунды, Милана открыла футляр и увидела желтый ободок с небольшим прозрачным камушком. Она подняла глаза на Назара и с улыбкой проговорила:

— Никто никогда не видел мужа моей мадьярской прабабки, но говорили, что она его извела. Не боишься?

— Нет. Я же Кречет. Ты меня приручила. Нельзя приручить и извести одновременно.

Она улыбнулась. Коснулась ладонью его

щеки, еще почти гладкой, очертила пальцами брови, крупный нос, рот, провела рукой по короткому ежику волос и выдохнула в самые губы:

— Только не улетай.

— Ну… ты же всегда знаешь, как приманить… У тебя же есть… вабило… — шептал он, не отстраняясь и внимательно глядя ей в глаза.

Милана ответила не сразу. Долго внимательно и задумчиво разглядывала Назара, запоминая. Решала для себя самое главное. Покорять или покоряться. Когда еще это делать, если не в начале нового пути?

— Нет, — наконец, проговорила она негромко и уверенно. — Приманка — это обман…

— А я и взаправду от тебя никуда, Милан. Не… не смогу. Лето закончится, все закончится, а я не смогу. Никогда никому не говорил, что боюсь. А тебе вот говорю.

— Почему закончится? — удивилась она.

— Домой вернешься, — ответил Назар, и в его голосе, кроме этого скупого ответа, было еще много чего, что сразу понималось, само собой: и ее планы, и ее учеба, и ее круг друзей, и то, что он во все это не впишется. Ни в ее семью, ни в ее жизнь. И глубокий, засевший внутри и больно толкающийся в солнечное плетение страх, что он ей не пара.

Его настроение щекотнуло и ее. Она тоже испытывала некоторые сомнения, что родители с первого взгляда безоговорочно примут Назара. Отец, с присущей ему долей снобизма, точно будет сопротивляться. Но и его можно будет переломить, в этом Милана не сомневалась. В ее глазах у Назара было два неоспоримых преимущества, которые она успешно могла разыграть в партии с отцом. Назар был молод, и по здравом размышлении любой бы понял, что если бы стараниями многих людей он не застрял в этой забытой богом дыре, то мог бы представлять из себя вполне завидную для нее партию. Если бы он жил в столице, если бы окончил институт, если бы строил карьеру. В наличии ума Милана никогда не отказывала отцу, в отличие от матери, которая всегда беспрекословно плясала под отцовскую дудку. А потому всего-то и надо объяснить, что всей разницы между ней и Назаром в наличии папы-депутата. Был бы у него такой же, еще неизвестно, кто бы кому смотрины устраивал. Так что, как говорится, берите в дом и воспитывайте зятя. Но на случай, если сразу не сработает, всегда можно воспользоваться тем, что он — Шамрай, правая рука в деле Стаха и прочие бла-бла-бла. Папе должно прийтись по сердцу.

— Вернусь, — со спокойной улыбкой кивнула Милана, — а ты — приедешь. Ты был когда-нибудь в Кловске?

??????????????????????????- Не-а. Как-то не приходилось.

— Тебе понравится, — уверенно сказала она. — Во-первых, там очень красиво, а во-вторых, там тьма возможностей. А с твоей-то головой…

— Хочешь там жить?

— Конечно! А где еще-то?

Назар усмехнулся и обвел глазами комнату. Ну да. Естественно. Надеяться на то, что ее устроит жить здесь, не приходится, даже если речь о Шамрайской усадьбе. И вместе с тем, Назар Шамрай и сам понимал, что суть одна — хоть эта хата, хоть дом дядьки. Для нее — суть одна. Да и для него тоже. Потому что дикая птица рвется на волю, а здесь все одно не жизнь.

— Принято, — ответил он как-то неожиданно быстро даже для самого себя.

— Точно-точно? — Милана скорчила хитрую мордочку, не отводя от него темнеющих глаз.

— Угу, — донеслось до нее в ответ. А потом Назар достал кольцо из футляра, быстро надел его ей на палец, и она видела, как немного подрагивают его руки. Ее почему-то тоже подрагивали, и от этого было странно, непривычно. Щипало глаза. А после его взгляд снова добрался до ее лица. Он сглотнул, притянул ее к себе, обхватил всю руками и ногами. Полностью. И так и застыл в объятии и тишине, крепко зажмурившись, а она слышала, как сильно продолжает стучать его сердце. Всей кожей чувствовала, каждой частью своего тела — такого неожиданно хрупкого и открытого, когда он ее обнимал. Потому что даже такой — Назар казался ей очень сильным, пусть она понимала, что он тоже открыт

до самого конца, нараспашку.

— Так бы навсегда, как сейчас. Насовсем, — тихо шепнул Назар. И почему-то Милана была уверена, что это даже не ей. Это он самому себе.

24

Стаху вся эта возня категорически не нравилась. Нутром чуял, дело не к добру.

Милана и Назар в очередной раз заявились под утро. Она с грацией и достоинством венценосной особы прошествовала к дому под его пристальным взглядом из окна, даже не взглянула в его сторону, как иногда, изредка случалось. И скрылась под козырьком с его глаз. А Назар рванул в лес, ни на мгновение не задерживаясь, с тем, чтобы явиться почти к обеду, уже переодетым, чистым, бодрым и полным сил, будто бы прекрасно и вдоволь спит, отлично проводит время и вообще здесь на курорте. В целом, весь его вид выражал полное довольство жизнью и… и он словно светился изнутри, чего еще вчера Станислав Янович не замечал. Вломившись, он по привычке сел на диван, деловито сообщил, что у него есть хорошие новости и поинтересовался, куда подевалась Ляна, потому как дома ее не было. Стах понятия не имел, куда подевалась Ляна, да и вообще ему было похрен, но сдержался, чтобы не произнести это вслух. Назар же, словно не видя, а наверное — и правда не видя, покивал, взволнованно заявил, что они ему оба, дескать, сейчас нужны. И принялся вызванивать свою бестолковую мать по телефону, чтобы позвать в кабинет дядьки.

Шамрай помалкивал, наблюдая за ним, а когда он таки разыскал Лянку в саду — она командовала прополкой розария возле пруда посреди жары — выслушивал, как настойчиво просит ее поскорее подойти.

— Чаю со льдом хочешь? — хмыкнул Стах, глядя на своего родственника, но вовсе не оттого, что переживал, что его мучит жажда, а просто чтобы хоть чем-то себя занять, пока заявится сестра, но байстрюк лишь головой мотнул.

Племянник, к которому раньше Стах относился местами даже сносно, привыкнув, смирившись и в чем-то привязавшись, теперь ничего, кроме бешенства, в нем не вызывал. Казалось, Назар даже не замечал этого, но оно и к лучшему. Пусть доверяет. Стах пока сдерживался и наблюдал, зная, что надо от него избавляться. Пока неясно как, но этот человек ему под боком не нужен. Слишком запустил щупальца в дела на земле. Пусть до чего-то серьезнее ему далеко, но Стах не мог не досадовать — сам подпустил, сам позволил, сам полагался на него как на себя и тем самым создал себе же самому проблему. Но одно точно. От него надо избавляться. Мешать начал. Слишком крепко на ноги встал, силу почувствовал. И дело так дальше не пойдет. Оно ведь не только в бабе.

Ляна прискакала к нему в кабинет, запыхавшаяся, в соломенной шляпке и переднике, и была встречена сыном с сердитым возгласом:

— Ну тебе же нельзя!

— Нервничать мне тоже нельзя, — обиженно поджала губы мать, — но на это тебе почему наплевать. Что вообще случилось? Это надолго?

Глядя по очереди на обоих мужчин, Ляна озадаченно дергала кончики завязок на переднике: снимать или не снимать. Назар в ответ на ее возмущение широко улыбнулся, легко подхватился с дивана, взял ее за обе руки и заставил сесть на собственное место, быстро наклонившись к ладоням и неожиданно поцеловав их. Потом разогнулся и так и остался стоять. Еще до того, как племянник раскрыл рот, Стах вдруг догадался. Понял. И почувствовал, как к голове подкатывает дурнота — будто ударило горячей волной по мозгам. Он потянулся к стакану, не слыша того, что говорит Назар и пытался сосредоточиться на этом простейшем действии. Остальное — как сквозь толщу воды.

— У меня действительно случилось. Но случилось хорошее, и я надеюсь, что не просто надолго, а навсегда. Мам, дядь Стах… я женюсь.

— Что? — пискнула Ляна, сделала глубокий вдох и продолжила неожиданно севшим голосом: — На ком?!

— На Милане, конечно, на ком же еще, ма?

Она открыла рот, посидела так, не издав ни звука, и снова захлопнула. А потом беспомощно посмотрела на брата. Тот молчал. Несколько секунд. Но надо было что-то отвечать. Надо. Он глотнул чая. Отставил стакан. Перевел дыхание, отчего казалось, что ему просто жарко и ничего больше. Он всегда умел себя контролировать. Всегда, кроме как сейчас, влюбившись впервые за много лет.