Зеленые тени, Белый Кит
Шрифт:
— Мы поедем в Шеннон и привезем их сюда, малыш.
— Джон, я думал, мне нужно переписывать эпизод с золотым дублоном на мачте.
— К черту. Нам обоим нужно пару дней отдохнуть. Рики!
Рики возникла в дверях с лицом цвета снега и сирени. Она ждала вызова, зная, что таковой последует.
— Рики, — сказал Джон с сияющей улыбкой, как у одного из его детей. — Черт возьми. Вот мой план!
Переругиваясь, Том и Лиза вышли из самолета. Они бранились в самолете, стоя в дверях. Они скандалили, выходя из двери. Они орали друг на друга на верхней площадке трапа. Они кричали, спускаясь по ступеням.
Мы с Джоном смотрели вверх разинув рты. Я был рад, что Рики уехала
— Том! — закричал Джон. — Лиза!
Не дойдя до половины трапа, Лиза, неистовствуя, повернулась и побежала обратно. Она возвращается в Штаты, и немедленно! Летчик, выходивший из самолета, сказал ей, что это маловероятно, так как самолет не улетает прямо сейчас. Почему? — вопрошала она. Том уже стоял рядом и вопил пилоту, что нужно развернуть этот чертов самолет и увезти эту истеричку обратно. Он готов переплатить вдвое, втрое, а если удастся гробануться по пути, тоже хорошо.
Джон присел на ступеньки трапа и слушал все это, закрыв глаза, мотая головой и покатываясь со смеху.
Услышав смех, Том подошел к поручням и посмотрел вниз.
— Боже мой, Джон!
Джон поднялся по трапу, обнял и расцеловал Лизу. Помогло. Наконец мы провели их через таможню, усадили в «ягуар» и покатили по необъятному зеленому ломберному столу Ирландии.
— Какая красота! — восклицала Лиза, глядя на проносящиеся мимо холмы.
— Какая погода! — восхищался Том.
— Не обманывайся, — предупредил Джон. — Вид отличный, но дождь идет двенадцать дней из десяти. Вскоре ты перейдешь на виски, как я!
— Неужели? — рассмеялся Том, и я вместе с ним, взглянув на него. Я увидел его таким, каким он был в Голливуде, — костлявый, худой-как-жгут мужчина, — таким его сделали изнуряющая верховая езда, ежедневный теннис, плавание, парусный спорт и альпинизм. Тому было пятьдесят три. Густой ежик серо-стальных волос. Лицо без морщин. Жесткий загар. Красиво заостренный подбородок. Зубы все на месте, белоснежные. Ястребиный нос, в любую непогоду и при любых обстоятельствах напоминавший бушприт корабля. Глаза голубые, с водяным свечением и неугасимо горящие. Его внутренний юношеский огонь никогда не затухал. Он и сам никогда не позволил бы ему угаснуть, и не было человека с такой силой воли, который смог бы убить в нем этот огонь. Равно как не существовало такой женщины, чья плоть смогла бы подавить Тома. Не было раньше и теперь, в этом возрасте, тем более не будет. Том был сам себе и конь и седло. Он ездил верхом на самом себе и делал это с мужественной красотой. Я видел, как Лиза держит его руку, что она принимает его с гневом и радостью, таким, какой он есть, целеустремленным человеком, обошедшим весь свет, занимавшимся чем захочется и когда захочется, ни у кого не спрашивая и ни у кого не прося прощения. Если какой-нибудь женщине вздумается указывать ему путь, он просто рассмеется и пойдет прочь. Сегодня он решил съездить в Ирландию. А завтра он может очутиться с Ага-ханом в Париже, на следующий день — в Риме, но Лиза будет с ним. И так будет продолжаться до тех пор, пока много лет спустя он не упадет с горы, с лошади или с женщины, умрет, оскалив зубы, у подножия горы, ног лошади или женщины. Он был всем, чем хотел бы стать любой мужчина, если бы не занимался самообманом, всем, чем Джон хотел быть и не смог стать, и был сумасбродным, бесшабашным, идеалом для таких, как я, любовавшихся со стороны, рожденных и взращенных в лености, рефлексии, предчувствиях и безволии.
— Мистер Харлей, — я не мог удержаться, чтобы не спросить, — зачем вы приехали в Ирландию?
— Меня зовут Том. И… Джон повелел, чтобы я приехал. Когда Джон приказывает, я повинуюсь! — засмеялся Том.
— Вот
— Это ты позвонил ему, помнишь, Том? — ткнула его в руку Лиза.
— Ну, позвонил. — Том нисколько не был озадачен. — Я подумал, мы так давно не виделись. А годы идут. Вот я и поднял трубку и позвонил этому сукину сыну, и он говорит: «Том, приезжай! И мы проведем вместе бурную недельку, а потом разъедемся еще года на два». Вот так у нас с Джоном повелось. Когда вместе, очень здорово, а врозь — никаких сожалений! А эта охотничья свадьба?..
— Не спрашивайте меня, — сказал я. — Я в полном неведении.
— Лиза была не в восторге от этого, — признался Том.
— Не может быть! — закричал Джон, оборачиваясь, чтобы просверлить ее взглядом.
— Чепуха, — сказала Лиза. — Я привезла с собой свой охотничий гардероб из Западной Виргинии. Он упакован. Я счастлива! Охотничья свадьба — подумать только!
— Я только об этом и думаю, — сказал Джон, управляя машиной. — И если вы меня знаете, с таким же успехом это могли быть охотничьи похороны!
— Джону бы это понравилось! — сказал Том, обращаясь ко мне, словно Джона здесь вовсе не было, пока мы проезжали мимо нескончаемой зелени. — Потом он пришел бы на нашу панихиду, напился бы и, рыдая, рассказывал о том, как у нас все было здорово. Вы замечали, все происходит так, как ему удобно? Для него люди рождаются, живут и умирают, чтобы он мог закрывать им веки монетами и оплакивать их. Есть на свете что-нибудь такое, что не было бы Джону удобно или от чего он не получал бы удовольствия? Только одно, — добавил Том, выдержав паузу.
Джон сделал вид, что не слышит.
— И что же это? — спросил я.
— Оставаться в одиночестве. — Том вдруг посерьезнел. — Джон не любит оставаться один. Никогда не оставляйте Джона одного. Запомните это — ни при каких обстоятельствах. — Том посмотрел на меня проницательными, ясными светло-голубыми глазами. — Джон однажды сказал мне: «Том, самое одинокое время — когда заканчиваешь работу и начинаешь ужинать. Этот единственный час такой же опустошенный, как три часа утра долгой-долгой ночью. Вот тогда человеку и нужны друзья».
— Я говорил тебе такое? — сказал Джон с притворным удивлением.
Том кивнул:
— В прошлом году я получил от тебя письмо. Наверное, ты писал его днем, часов в пять. Создавалось впечатление, что ты одинок. Вот поэтому я названиваю тебе время от времени. Ревнуешь?
— Пожалуй, да, — сказала Лиза.
Том пристально на нее посмотрел.
— Нет, — сказала Лиза. — Не ревную.
Том похлопал ее по ноге:
— Молодец!
Он кивнул Джону:
— Не провести ли нам ходовые испытания?
— Проведем!
Остаток пути в Килкок мы промчались со скоростью восемьдесят миль в час. Лиза частенько жмурилась. Том не жмурился вовсе, любуясь, как перед ним маячит зеленая Ирландия.
Я проехал большую часть пути с закрытыми глазами.
С охотничьей свадьбой возникли трудности. Неожиданно выяснилось, что в Ирландии таковые давно не проводились. Как давно, мы так и не узнали.
Вторая и самая большая трудность была связана с Церковью.
Ни один уважающий себя священник не собирался скреплять священными узами похоть двух голливудских звезд, хотя Лиза Хелм была родом из Бостона и вообще была исключительно изысканной дамой. А вот Том — конник, который играл в дикий теннис с Даррилом Зануком и консультировал Ага-хана в вопросах осеменения чистокровных лошадей, — успел отметиться во всех пунктах ада. Для Церкви это было исключено. К тому же (Джон даже не поинтересовался) ни Том, несмотря на ирландское происхождение, ни Лиза не были католиками.