Зеленые тени, Белый Кит

Брэдбери Рэй Дуглас

— Да чего уж там, льстите! — сказал Тималти.

— Расставьте кружки, и пусть ваши блестящие умы заблистают еще ярче, — сказал Шоу.

— Готово! — выкрикнул Дун, схватил фарфоровое слово и юлой завертелся но пабу. — Кружку со словом ОСТАНОВИСЬ мы поставим у двери. Как предупреждение всем входящим — забудьте обо всем на свете, пока вы находитесь тут. И всем выходящим — ОСТАНОВИСЬ и сбегай за последней кружкой «Гиннесса», назло жене!

— Ставь, Дун! — закричали все.

Я, как владелец паба, схватил

оставшиеся две кружки, пока Дун устанавливал кружку с надписью ВЗВЕСЬ на отдаленном краю стойки, на всеобщее взвешивание.

Мистер Шоу наблюдал за поведением Дуна, гарцевавшего по залу, и откашлялся, что послужило сигналом к тишине.

— Да будет мне позволено внести предложение, — сказал он не без лукавства. — Поскольку в вашем уважаемом заведении взоры постоянно и неотрывно прикованы к одному-единственному месту, то и кружку с надписью ПОДУМАЙ давайте поставим туда же. Зеркало за вашим плечом. Это озеро со льдом, под который погрузилась вся Ирландия, в нем она лицезреет себя вчерашней полночью и в завтрашних сумерках.

— Господи, спаси и помилуй, — вырвалось у меня, — сорок лет взглядов, то мимолетных, то пристальных, Удивительно, как еще лед не облупился в Зазеркалье. Итак, ПОДУМАЙ!

И я подвесил эту странную заповедь в середину зеркала.

— Ну как, — закричал я, — думаете?

— Думаем, — ответила толпа.

— И — ДЕЙСТВУЙ, — добавил я, протягивая кружку Дуну, — тоже у выхода, чтобы вы снова увидели ОСТАНОВИСЬ и задержались на мгновение, перед тем как ДЕЙСТВОВАТЬ и наломать дурацких дров. Что теперь?

— Не сочтите это за совет. — Шоу стоял, словно проглотил аршин, у стойки бара и потягивал обыкновенную воду, которую я ему подал. — Мы просто… ждем.

— Чего?

— Ну, как бы вам объяснить, — сказал Шоу, загадочно озираясь по сторонам.

Как и все остальные. Мы уставились сперва на ОСТАНОВИСЬ, потом на ВЗВЕСЬ, затем на ПОДУМАЙ и, наконец, на ДЕЙСТВУЙ.

Завсегдатаи потягивали свои напитки, часы тикали, ветер ласково дул сквозь входные двери.

Мне было слышно, как перекатываются их зрачки, как воздух сгибает волоски в ноздрях и пузырьки всплывают со дна стаканов.

Я затаил дыхание.

В моем пабе воцарилась гробовая тишина.

Молчание.

Все выстроились вдоль стойки бара, словно роща спящих красавиц. Как в ночь перед Творением или на следующий день после Страшного суда.

— Угощаю всех! — выкрикнул я.

— Всем двойную порцию! — не успокаивался я. Но никто не пошевелился.

— Мистер Финн, — молвил Шоу своим блестящим сценическим шепотом. — Что, — полюбопытствовал он, — здесь, — продолжил он, — происходит?

— Господи, смилуйся над нами, — пробормотал я. — Это первый час и первая минута Безмолвия за двадцать лет в пабе у Финна. Прислушайтесь!

Шоу прислушался, медленно расхаживая

между людьми, словно они обветшалые статуи в старинном музее.

— Позовите священника, — прошептал я.

— Не надо! — раздался чей-то голос. — Священник здесь!

Шоу повернулся, чтобы ткнуть бородкой в дальний угол бара, где в отдельном кабинете отец О'Мейли, невидимый до поры, поднял свою седую голову, словно Лазарь, призванный из мертвых.

— Эй, вы! — Священник пригвоздил пожилого драматурга взглядом Иова, обвиняющего Бога. — Посмотрите, что вы натворили!

— Я? — Шоу виновато покраснел, настаивая однако на своей невиновности. — Я?

— Вы, — воскликнул отец О'Мейли, натачивая свое лезвие, чтобы сбрить бороду, — и ваши дьявольские знаки, сбивчивый вздор и воззвания. Это все — люциферовы девизы.

Шоу обернулся, чтобы взглянуть, где установлены ОСТАНОВИСЬ, ВЗВЕСЬ, ПОДУМАЙ и ДЕЙСТВУЙ.

Священник прошествовал медленным похоронным шагом к стойке бара, между людьми, заживо погребенными в собственном мучительном молчании.

Его рука с пустым стаканом выползла, как змея:

— Финн, налей-ка сюда elan vital.

— Один elan vital, что бы сие не означало! — Я плеснул жизненной силы в стиснутый стакан все еще крадущегося священника.

— Ну-с, — священник дыхнул на бороду Шоу исповедальной мятой, — итак, мистер Хитрее-Панча-и-мудрее-Екклезиаста. Мистер Ирландец, отправленный в Лондон и протухший по дороге… что вы можете сказать в свое оправдание про эти разжижающие мозг знаки, от которых мы все оторопели, сникли, оглохли и онемели?

— Если это Инквизиция, — сказал Шоу, — то можете поджигать.

— Вы — мертвец! — Отец О'Мейли описывал круги вокруг Шоу, как хищник вокруг жертвы. — Что означает первый знак?!

Только завороженные глаза ошеломленных людей у стойки дернулись, чтобы найти знак — ОСТАНОВИСЬ!

— Он означает, — сказал Шоу, — что мы недостаточно часто останавливаемся в своей жизни, чтобы погрузиться в раздумья, успокоиться — и пусть с нами что-нибудь произойдет, само собой.

— Если у тебя на пути женщина, то не надо, — изрек священник.

— И все же, — перебил его Шоу, — жизнь несет нас так стремительно, что наши мысли теряются.

— Велосипед нас погубил, — пробормотал Дун, — и все такое прочее.

— Дун! — Священник вырыл ему могилу. Дун в нее улегся.

— Вы пришли в Ирландию сеять смуту и хаос. Вы притворяетесь разумным, а в итоге — немота! Нет уж, не надо нам советов от Люцифера! — глаголил священник.

— Помедленнее! — воскликнул Шоу. — Я должен это записать! — сказал он, делая пометки в своем блокноте.

Медленно-медленно, словно пробуждаясь от великой спячки, Дун повернул голову, чтобы посмотреть, как скачет, выводит слова и плывет находчивое перо Бернарда Шоу.