Зеленый берег
Шрифт:
Тетушка Забира догадывается, для чего частенько Р заходит Агзам. Но, кажется, он не очень-то решителен. Женщины не жалуют таких. Может быть, поэтому Гаухар так неровно и держится с ним: то очень приветлива, то слишком холодна. Вот сегодня даже и не вспомнила о нем.
Тетушка Забира смолоду и сама не привыкла молча глотать слезы, недолюбливает и других коль начинают кукситься. Это единственное, что не нравится ей в Гаухар. Куда лучше, когда и в печали человек не разучился смеяться. Кого удивишь ахами да вздохами! Сама Забира обычно пела, если уж очень грустно становилось в одиночестве. Пела хотя ни слухом, ни голосом не наделена от природы. После того, как поселилась Гаухар у нее, Забира
— Гаухар, ты, может, нездорова? Голова у тебя не болит? — не выдержав, испытующе спрашивает Забира — Ты вроде бы побледнела немного.
— И не побледнела, и голова у меня не болит, тетушка Забира, — невесело улыбнулась Гаухар. — Признаться, чего-то крылья опустились.
— Это зря, Гаухар! Ты не поддавайся печали. Вон моя двоюродная сестра чуть прихворнула уже начала прощаться с жизнью. Оказалось, рано. Это ни к чему. Последний-то день и без нашего зова придет. А пока живешь, надо пожить. Особенно в твои годы.
— Согласна, тетушка Забира, да вот плохие мысли донимают.
— Выбрось их на улицу, коль донимают!
— Это что, так советуют мудрые люди?
— Я, Гаухар, не принадлежу к мудрым, толком а Книг не читаю, а песни теперь только по радио слушаю. Я лишь повторяю то, что слышала от стариков.
— Твои слова, тетушка Забира, справедливы. Умом я согласна с тобой, а вот с сердцем ничего не могу поделать…
Со стола убирали вдвоем. Потом Забира ушла на кухню. У женщины всегда найдется работа, особенно когда плохое настроение.
15
И вот еще одно письмо. На этот раз оно было адресовано непосредственно Гаухар и принес его почтальон. Тяжелое предчувствие не обмануло Гаухар; письмо было от «него». Она прочитала его не раз и не два… Сперва ее охватило странное чувство, будто это написал не Джагфар» а какой-то посторонний человек, но от лица Джагфара. Гаухар даже почерк внимательно рассмотрела и обратный адрес проверила. Сомневаться не приходится, пишет сам Джагфар.
От обиды слезы навернулись на глаза Гаухар. В конечном-то счете она не считала Джагфара человеком чутким, справедливым. Все же как он мог написать такое?! В начале вроде ничего оскорбительного. После излишне подробных описаний того, что он сейчас делает, о чем думает и что переживает, Джагфар даже попытался разжалобить ее: ты, мол, как хочешь, так и относись ко мне, а я не могу без тебя жить. Но дальше тон письма круто изменился. Получалось, как прежде, будто во всем виновата Гаухар и все от нее зависит: если она признает свои старые грешки и попросит прощения у него, тогда он…
Гаухар отбросила письмо. Сама того не замечая, вдруг заговорила вслух, словно Джагфар находился здесь, в комнате. «Постой, — обращалась она к нему, — что это такое? Я не понимаю! И это твои условия?.. Как будто у меня и в самом деле были какие-то «грешки» и я скрывала их от тебя… Это ведь ужасно! А о себе так говоришь, словно ты дитя малое, ни в чем не повинное. Но ведь это неправда! — возмущалась Гаухар. — Ну кто может поверить, что ты женился на Фаягуль как бы от обиды на мое плохое поведение?! Ты ведь неглупый человек, да еще и образованный! Даже независимо от моего ответа на твое письмо ты сам должен понять: если не оглянешься на свою собственную непорядочность, не признаешь ее, ни о каком примирении не может быть речи. Неужели тебе не стыдно торговаться, как на базаре?! Ты ведь отлично знаешь, что за мной нет ни капли вины. И все же притворяешься, изворачиваешься…»
По правде сказать, Гаухар и до письма этого предполагала, что Джагфар может сделать попытку сохранить оскорбленное выражение лица, но столь
Теперь даже стыдно вспомнить, что она втайне ждала от него хорошего, человеческого письма. Нет, оказывается, не только Джагфар не знает ее, но и сама Гаухар не знала, насколько ничтожен Джагфар! Должно быть, он и раньше был таким, только не открывал полностью свое лицо. И вот перед ней лежит страшный обличительный документ, подтверждающий всю низость Джагфара.
Все же, поостыв, она решила проверить себя, показала письмо Бибинур-апа, Эта умудренная житейским опытом, рассудительная женщина набралась терпения внимательно прочитать письмо. Она заговорила не сразу, только после довольно продолжительного размышления:
Что же я могу посоветовать тебе, милая Гаухар? Однажды ты уже обращалась ко мне. Помнишь, что я ответила тогда? Такие вопросы не решаются чужим умом. Я и сейчас держусь прежнего мнения. К тому же я не знаю твоего бывшего мужа даже в лицо, вроде бы совсем не имею права ни порицать, ни защищать его. Но поскольку ты уже второй раз советуешься со мной, я готова сделать исключение, совершенно откровенно высказать свое мнение. Все же предупреждаю: проверь себя, вполне ли ты готова выслушать меня. Решай, говорить мне или лучше промолчать. Возможно, тебе не легко будет услышать, что я скажу.
— Я прошу, пожалуйста, говорите мне все, что думаете, — твердо ответила Гаухар. — Я пришла к вам не затем, чтобы меня жалели, и не для того, чтобы утвердиться в своем скрытом желании еще раз оправдать Джагфара.
— Тогда слушай. Я уверена, что у тебя еще есть или до самого последнего времени сохранились какие-то надежды на примирение с Джагфаром. Я понимаю, — очень тяжело жить в одиночестве, безмерно тяжело. И все-таки я вряд ли могла бы пойти навстречу тому унизительному примирению, которое Джагфар предлагает тебе. Ты обрекла бы себя на пожизненное «раскаяние» в несуществующий вине, а он остался бы абсолютно безгрешным. И кто знает, как Джагфар впоследствии мог бы использовать твое «признание», или, точнее говоря, клевету на самое себя. Вот мое мнение, мнение женщины, достаточно пожившей на свете. В остальном — решай сама… Это самое последнее мое слово. Надеюсь, мне не придется больше решать за тебя столь глубоко личный вопрос. Да ты, думаю, и сама не захочешь того, чтобы друзья брали на себя ответственность за твои решения, — Эти заключительные слова Бибинур-апа произнесла уже в холодноватом тоне, и даже упрек слышался в ее голосе:
Гаухар нашла в себе мужество спокойно ответить:
— Спасибо за искренность, Бибинур-апа! Я не обижаюсь. Вы пристыдили меня — и за это спасибо. Поверьте, я сумею прийти к самостоятельному решению.
Погода третий день стояла теплая, — правда, капели с крыш еще не было, но ветер откуда-то доносил веяние приближающейся весны и в середине дня на солнце хотелось расстегнуть шубу. Снега в полях еще много, но почему-то думается, что он уже не такой холодный, как раньше. Обманчивое это чувство особенно усиливается, когда летишь в самолете и смотришь вниз, — в поле такая белизна и чистота, что глаз не оторвешь. Впрочем, морозы и метели еще могут вернуться, хотя и ненадолго. Это понятно было и Гаухар, возвращавшейся в свой Зеленый Берег.