Зеленый фронт
Шрифт:
– Эх дура, я дура, - вновь заговорила Милениха, подойдя к самой двери.
– Вот этими самыми руками, тебя паскудника мелкого, держала... Знала ведь, что негодный человечишко из тебя вырастет! Знала! Надо было прямо там тебя удавить, да вон собакам бросить! Мамку твою пожалела... А рядом с тобой кто это? Уж не Митрофанушка ли?
Тот радостно отозвался:
– Ага! Я это, Митрофан!
– Слышь, Гнатушка, дорогой, ты бы поостерегся, - зловеще проговорила бабка.
– Вон на Митрофана посмотри! Тоже ведь могу сделать с тобой!
– Кишка у тебя тебя тонка, ведьма, - раздался, наконец-то, визг.
– Не хочешь открывать, ну и хрен с тобой! Петуха тебе пустим красного! Ха-ха-ха-ха! На, лови!
Крытый соломой дом занялся в считанные минуты. Огонь зловеще загудел, втягивая в себя все новые и новые потоки воздуха. Доски трещали, пузырилась смола, стреляли во всей стороны щепки.
– Как хорошо-то здесь..., - раздавалось бормотание у одного из окон, где мелькал чей-то силуэт.
– Хорошо, пригоже... Наконец-то, уйду! А выживите, ха-ха-ха-ха! Живите! Ха-ха-ха-ха-ха! Живите или растите! Ха-ха-ха-ха! А я уйду!
С противным треском подломились прогоревшие толстенные балки и пылавшая крыша рухнула внутрь дома.
– Поживите у меня тут! Поживите!
– продолжал хрипеть кашляющий старческий голос.
– Попомните еще меня, старую! Попомните, ироды!
… Где-то с полчаса еще раздавались стоны из-под горящего дома, но собравшиеся вокруг жители села стояли и молча смотрели перед собой.
– Сдохни, наконец-то, старая карга!
– в конце концов не выдержал Гнат, запустив деревяшку от плетня в огонь.
– Живучая какая, тварь... И чтобы никто даже близко не подходил к огню!
Выставив вперед небольшой животик, закрытый цветастой рубахой, никчемный человечешко пошел в сторону комендатуры. Через секунду, волком оглядев собравшихся, за ним двинулся и Митрофанушка.
23
Недалеко от болота. Партизанский отряд «Смерть немецким оккупантам». Около 12 ночи. Возле небольшого костерка сгрудились люди: один лежал, накрывшись ободранной шинелью; другой сидел, протягивая руки к костру, третий протирал ветошью винтовку. Однако, кто что бы ни делал, он в тоже время и слушал...
– Тетя Агнешка, ну расскажите еще!
– едва замолчал мелодичный, переливающий голос, занудел кто-то из малышей.
– Мы совсем не устали. Расскажите еще сказку.
Одетая в жакет женщина, поправила спадавший на лицо локон, и лукаво посмотрела на старшину, тоже сидевшего возле костра.
– А вот что на это скажет товарищ командир?
– с заметным польским акцентом спросила она и вновь стрельнула глазами в строну Голованко.
– Уже поздно и детишкам пора спать...
Крошечные глазки с надеждой устремились на старшину. К его удивлению точно также на него смотрели и почти все остальные — здоровые мужики и бабы. Голованко застыл... «Лес, костер, гурьба ребятишек..., - с тоской думал он.
– Будто бы и войны нет! Эх, люди, что вы делаете такое? Что же вам не хватает?».
Над ними висело черное,
– Хорошо!
– наконец, не выдержал такого давления старшина и махнул рукой.
– Давай, Агнешка еще одну сказку и все! Завтра дел у нас полно, а вам учится.
Женщина, раньше работавшая в Бресте учительницей, развела руками и весело проговорила:
– Раз сам товарищ командир разрешил, тогда расскажу еще одну сказку... В одном далеком, далеком от нас городе жил один старик. Не было у него семьи: ни жены, ни детишек, ни братьев и сестер. Был один одинешенек на белом свете.
– А куда делись его детишки?
– вдруг, спросил один из малышей, пристроившийся у нее на коленях.
– Их, что убили фашисты? Расстреляли, как нашего папу?
На секунду вокруг костра воцарилась тишина, пока рассказчица не опомнилась.
– Что ты Олечка, какие фашисты?
– принужденно рассмеялась она, гладя ее по лохматой головке.
– Я же говорю, старик жил в далеком, далеком городе, где нет ни каких фашистов.
– А можно мне туда?
– ни как не могла успокоиться девочка, просительно заглядывая ей в глаза.
– Можно-можно?
Хрясть! Солдат, чистивший винтовку, громок щелкнул затвором.
– Конечно, можно, моя крошка, - учительница крепко прижала ее к груди.
– Скоро мы все туда поедем... А пока слушай дальше. Взял как-то старик большое такое полено. Березовое, с сероватой корой. Погладил его и говорит: «А что это я один и один... Скучно и тяжело жить одному в нашем городе. Сделаю я себе сыночка из этого полена». Сказал так, да и начал стругать из дерева деревянного человечка. Долго он его стругал, потом полировал, потом краской покрасил. Стал человечек красивый — красивый... Вот почти как этот!
Тут она быстро выхватывает из-за спины что-то длинное с веревочками. Деревянный человечек с ножками и ручками на веревочках. Детишки завизжали от неожиданности. Старшина все это время улыбался: этого буратино он делал почти всю вчерашнюю ночь. Агнешка задрыгала человечком. Его руки стали подниматься и опускаться, подниматься и опускаться, совсем как у настоящего человека.
– И человечек открыл глаза. А старик сказа: «Назову-ка я тебя Буратино!. Больно это имя хорошее. Знавал я как-то одну семью с такими именами, так все они жили счастливо и долго».
– Тетя Агнешка, тетя Агнешка, а деревяшки не могут говорить, - задергали ее уже с другой стороны, где в точно такой же позе сидел вихрастый мальчишка.
– У меня солдатики были деревянные. И я с ними разговаривал, а они молчали... Они же неживые!
Тяжело вздохнув, женщина обняла и эту головку.
– Да, Дима, не могут, - грустно проговорила она, тиская его.
– К сожалению не могут, но не все так просто... Многое что окружает нас далеко не такое, каким кажется...
Последняя фразу, похоже, вообще никто не расслышал.