Зеленый фронт
Шрифт:
Хрясть, хрясть! Ошметки плоти и волос полетели в разные стороны.
– Не туда! По морде бей!
– продолжать орать первый голос.
– Он же не отпустит!
– Что орешь?
– возмущался второй.
– Здесь же рука! Попаду!
Наконец, приклад припечатал голову, раскроив череп.
– Кровь, кровь!
– суетились вокруг повара солдаты.
– Где жгут? Давай ремень!
– Да, заткни ее чем-нибудь! Хлещет же!
– несколько ладоней крепко обхватили разорванное запястье.
– Вот так! Теперь вяжи, вяжи! Все, хорошо. Носилки! О! Парни! Это Фриц!
– Стоять! Стоять!
– орал он, задыхаясь от бега.
– Положить! На землю!
Ошеломленные непонятными приказами солдаты исполнительно выпрямились и неподвижно застыли, скосив глаза на посеревшего повара.
– Фу! Успел!
– выдохнул высокий лейтенант, резко затормозив около носилок.
– Где животное? Кто-нибудь его трогал? Что застыли? Я повторяю, животное кто-нибудь трогал руками?
Глаза у лейтенанта подозрительно блестели, а пальцы пытались вытащить пистолет.
– Где оно? А вот! Ханс?! Где ты там плетешься, бордельная отрыжка!
– закричал он, обернувшись в сторону штаба.
– Еще один случай! ...А вы. Кто трогал это?!
Только тут солдаты обратили внимание, что руки лейтенанта были в перчатках. Казалось бы, что тут необычного?! Удивительное было то, что перчатки были резиновые!
– Никто что-ли?
– глаза настороженно зыркали по побледневшим лицам солдат, до которых с ужасом стало доходить, что происходит что-то страшное.
– А это что такое?
– черный палец ткнулся в приклад, покрытый розово-белой массой.
– Кто бил? Ты?!
– Я, господин лейтенант!
– наконец, вышел вперед хозяин карабина.
– мы когда услышали... Побежали, а потом...
– Отставить!
– рявкнул лейтенант, достав в конце концов оружие.
– Карабин на землю! Отойти в сторону! Ханс, задери тебя, к остальным его! Спокойно солдат! Согласно приказу, все, имевшие контакт с зараженными животными временно освобождаются от несения службы и изолируются от остальных военнослужащих.
– Да, я же бил по спине, - потеряно шептал солдат, пока его, подталкивая в спину, вели в сторону казармы.
– Я Вилли то не трогал! Не трогал!
Офицер все это время молча рассматривал измолоченный труп собаки, с едва шевелившимися отростками. Остальные, включая продолжающего тихо постанывать повара, столпились вокруг него.
– Господин лейтенант, Вилли нужно к врачу, - наконец, осторожно, кося глазом на дрожащий пистолет, пробормотал один.
– Повязку мы наложили, да кровь все равно идет... К врачу бы.
С таким же успехом ответа можно было бы ждать и от древнегреческой статуи, которые им с избытком встречались на Апеннинах. Остекленевшие глаза, неподвижно застывшие на трупе, совершенно ничего не выражали.
– Господин лейтенант, я говорю..., - чуть громче произнес осмелевший солдат.
– Вилли бы к врачу отнести.
– Что?
– очнулся офицер, поворачивая голову.
– Что ты говоришь? К врачу..., - медленно повторил он, словно что-то припоминая.
– Вилли к врачу. Ты что солдат?
– в его глазах прибавилось осмысленности.
– О чем ты говоришь? К какому
Палец в перчатке ткнулся в сторону раненного, вид которого был более чем странный. Вилли сотрясала мелкая дрожь, как при лихорадке. Однако ему не было холодно. Кожа мелко подергивалась вместе с мышцами.
– Ему уже не до врача!
– внезапно перешел на визг офицер.
– Там что-то есть! Вот-вот смотри! О боже! Ханс, огнемет! Да, жги же быстрее!
Пухлое тело на мгновение перестало извиваться. Кожа натянулась и начала покрываться крошечными разрывами, словно от бритвенных порезов.
– Огонь! Ханс!
19
Оглядывая лагерь, старшина еле уловимо улыбался в свои усы. «Вроде и ничего!
– думал он, опираясь на командирский шалаш.
– Устраиваемся по-немного. Думал зачем эта головная боль? А оно вона как повернулось... ». Небольшая полянка, скрытая с трех сторон болотом, был покрыта ладными шалашиками. То там то здесь горели еле заметные костры, у которых шуровали довольные женщины. «Ничего, - продолжал старшина.
– Обживемся чутка. Вон бойцов в строй введем и начнем... Главное не торопиться! В нашем военном деле, как все делается?». Бросив снова взгляд на стоявшую к нему спиной спиной Клавдию Степановну — дородную женщину, добровольно взявшую на себя нелегкую обязанность партизанского повара, он пробормотал:
– Осторожно! Вот как!
– Товарищ старшина, товарищ старшина!
– вдруг загорланил с дальнего краю лагеря.
– Где вы, товарищ старшина?
– Что же это за паскудник разорался?
– разозлился командир, ковыляя в сторону раздававшегося голоса.
– Сколько раз говорил, сколько раз... Не орать! Не орать! Молчать треба! Лес он шума не любит!
В это самое время прямо на него налетел парнишка лет тринадцати в совершенно расхристанном виде — волосы взлохмачены, рубашка на одной пуговице висит.
– Товарищ старшина, вот вы где!
– начал тараторить он, словно боялся, что его остановят.
– А я вас ищу по всему лагерю! Туды побег, потом сюды побег, а вас тама нету! И что? Потом я кричать! А тут...
– Отставить!
– топнул ногой старшина, грозно при этом нахмурив брови.
– Что это за лепет такой? А вид? Ты кто таков? А?
Со смачным звуком закрыв открытый рот, мальчишка начал себя осматривать. Грязные руки то там то здесь оттопырили рубашка, прошлись по штанам.
– Я?
– недоуменно спросил он, не обнаруживая ничего предосудительного.
– Я же Пашка Серов, товарищ старшина! Вона с той палатки! С мамкой мы тама!
– Старшина продолжал угрюмо его рассматривать.
– Да, Пашка я, Серов!
– Эх, Пашка Серов, Пашка Серов, - укоризненно закачал головой командир, кивая на его живот.
– Никакой ты не Пашка Серов, а есть ты махновец! Самый что ни на есть настоящий махновец! Вот! Ты посмотри на свой вид! Люди то что скажут?! Вон видишь собрались... А скажут, что Сергееч совсем ополоумел! Кого же он берет в бойцы красной Армии?! А?! А берет он самый что ни на есть настоящих махновцев! А ну, оставить нюни! Привести себя в порядок и доложить по всей форме!