Зеленый король

Сулицер Поль-Лу

Рохас постепенно записал себе в актив около миллион восьмисот тысяч гектаров.

Итак, начавшись в 1950 году, операция подходила к концу в 1969-м. Последние сделки должны были быть заключены не позднее чем через два года, и тогда растянувшееся на двадцать один год завоевание земель завершилось бы окончательно. А пока конторы Сократеса и Рохаса не прекращали своей деятельности, так же как группа в

Сан-Паулу, хотя после смерти шефа она немного сократилась и сбавила активность.

Сто одиннадцать компаний, по меньшей мере треть из которых были бразильскими (во всяком случае, с виду), использовали все возможности бразильского, венесуэльского, колумбийского и даже международного права для проведения упомянутых операций. Разумеется,

в итоге, на взгляд стороннего, наблюдателя — другими словами, всех окружающих, — не могло быть и речи о каком-то едином владении, поскольку собственников, никак не связанных между собой, оказалось сто одиннадцать. И между ними сложились исключительно дружеские, добрососедские отношения…

Взаимопонимание было поистине полным. Но ведь ни один закон этого не запрещает.

В 1969 году и даже позже Сеттиньяз искренне верил, что Реб Климрод, подобно «полковнику Зе Жулио», не ставил перед собой иной цели, кроме создания для себя королевства. К тому же это предположение подкрепляли все внешние факторы, в том числе и высказывания самого Реба.

— 45 -

«Сикорский» приземлился в центре площадки, которая, как сначала показалось Сеттиньязу, заросла травой. Даже с двадцатиметровой высоты этот участок земли был похож на обычную лесную поляну. Но то был всего лишь отголосок тех времен, когда построенный в глубине джунглей аэродром пытались, кстати небезуспешно, замаскировать под лесные заросли. Но это было в прошлом. Теперь шел 1974 год, и Сеттиньяз уже в пятый раз посещал королевство. Судя по зданиям, которые выросли вокруг, здесь работали совсем открыто.

Между прочим, появилась и асфальтированная дорога, которой не было во время его предыдущего посещения. А также множество машин, от которых отделилась группа мужчин и женщин, вышедших навстречу Ребу. Большинство этих людей были знакомы Сеттиньязу. Он узнал Эскаланте, Собеского, Тражану да Силва и, конечно, Марни Оукс с ее неизменным блокнотом. Одна пара подошла к нему.

— Надеюсь, вы не забыли нас, — сказала женщина.

— Вы Этель и Элиас Вайцман. Я вас прекрасно помню.

Он познакомился с ними пять лет назад, в то время, когда узнал о проекте. Оба они были невысокого роста и уже не молоды: лет так пятьдесят пять — шестьдесят. С учетом знаний обоих, они говорили по меньшей мере на двадцати языках. Начиная с 1946 года чета Вайцман много лет проработала сначала в Международном фонде помощи детству, затем в ЮНИСЕФ, а потом в Центре социальных проблем при ООН в Нью-Йорке.

— Как приятно, что вы нас не забыли!, — сказала Этель. — А знаете, мы теперь очень важные люди? Что-то вроде министров у подданных Реба.

Она улыбнулась, как застенчивая птичка, но смущение, конечно же, было обманчивым. Эта хрупкая женщина, весившая, наверное, сорок кило с небольшим, обладала совершенно феноменальной энергией, подвижностью и необыкновенной физической и моральной выносливостью (выжила в Берген-Бельзене и трех других лагерях, где ей пришлось побывать). Американец Вайцман познакомился с Этель после второй мировой войны. И до самой ее смерти в сентябре 1980 года она всегда была в прекрасном настроении, работала по двадцать часов кряду и забиралась в самые непроходимые места серры Пакараймы.

— Реб попросил нас позаботиться о вас, — сказала она. — Слово «министр» вас не удивляет?

— Немного, — признался Сеттиньяз, — Я не предполагал, что все зашло так далеко. О каком населении идет речь?

— Об индейцах и кабоклос, конечно. Кабоклос — это метисы, они работают в джунглях, возделывают землю. Но мы занимаемся не только ими, в нашем ведении и иммигранты. — И она засмеялась совершенно прелестным мелодичным смехом. — Кажется, вы не перестаете удивляться, Дэвид. Мы будем вас так называть, а вы, разумеется, зовите нас просто Элиас и Этель. Элиас помалкивает. По правде говоря, он просто не успевает вставить слово из-за моей болтовни.

Но говорить он все же умеет. Только иногда, когда меня нет. Кстати, он знает тринадцать языков. Сейчас изучает вьетнамский. И яномами, конечно. Что касается яномами, то он почти свободно изъясняется на нем, значительно лучше меня…

За руль села Этель, крутившая его, как штурвал корабля. Реб и остальной отряд встречающих уже тронулись в путь. Поехали по направлению к городу. Илья-Дорада, будущая столица королевства, за последние пять лет заметно разрослась. Сеттиньяз не был здесь три года и с трудом узнавал места: появилось несколько сотен различных зданий, самые высокие из них не превышали четырех этажей. Но побывав в одном из них, Сеттиньяз узнал, что каждая постройка уходила вниз еще на два-три этажа. — Сколько людей живет здесь теперь?

— В самом Илья-Дорада? Если считать всех — мужчин, женщин и детей, — получится что-то около семи тысяч восьмисот человек. Вы хотите знать точную цифру?

— Нет, спасибо. Ну, а в других центрах?

— Шесть тысяч девятьсот — в Вердинью, пять тысяч шестьсот пятьдесят — в Сан-Жоан ди Бейрасал, тысяча восемьсот — в Диамантине. Не считая других поселков и эксплуатационных центров в самых разных местах. И, разумеется, silvivilas — лесных деревень. В среднем в деревне насчитывается около двух тысяч жителей, и на каждую приходится двадцать тысяч гектаров леса. Мы собираемся достроить шестьдесят деревень; двадцать четыре на сегодняшний день уже полностью отстроены, девятнадцать — почти закончены. Вы бывали там?

— Один раз.

Это происходило в 1971 году. Вертолет приземлился на Футбольном поле. Глазам Сеттиньяза предстал поселок, целиком состоящий из выстроившихся в ряд индивидуальных домов и всего-навсего трех общественных зданий. Все постройки были исключительно из бетона и красотой не отличались. Чистые, функциональные, но довольно унылые дома. Этель Вайцман улыбнулась:

— В этом одна из причин, заставивших нас принять предложение Реба, Дэвид. Инженеры и архитекторы слишком часто мыслят прагматически, хотят строить побыстрее и подешевле. Тридцать лет мы с Элиасом ездили по всему миру и сейчас продолжаем ездить, чтобы приостановить лавину человеческих бед. Здесь наша работа приобрела хотя бы конкретный смысл, мы можем видеть ее результаты, и теперь не все кажется совсем безнадежным. И, кроме того, разве устоишь, когда вас соблазняет Реб? Я, конечно, говорю не о деньгах…

Сеттиньяз попытался подсчитать, сколько же людей живет здесь. Элиас Вайцман, видимо, догадался об этом и наконец-то смог вставить фразу:

— Не тратьте время, Дэвид, шестьдесят девять тысяч шестьсот двадцать четыре человека на сегодняшний день. Прибавьте изыскательские партии Яна Кольческу, Тражану Да Силвы и Уве Собеского, а также другие службы. В общей сложности получится семьдесят четыре тысячи триста человек.

— Не слушайте его, — весело заметила Этель. — Он всегда был бездарным математиком. Элиас — врач, а счетовод. На данную минуту точная цифра — семьдесят пять тысяч сто восемнадцать. Через какое-то время, может быть, год, когда закончится предусмотренное строительство в Сан-Жоане и, главное, в Диамантине, а также в новом центре, еще не имеющем названия, у нас будет жить намного больше ста тысяч человек. По генеральному плану через пять лет должно быть двести семьдесят пять тысяч жителей. Я лично думаю, что эта цифра будет возрастать, и довольно быстро.

Сеттиньяз оторопело смотрел на нее. Этель взяла его за руку:

— Пойдемте, я приготовлю вам кофе. Кажется, он вам необходим.

Генеральный план был реализован до мелочей и подтвердил правоту Этель Вайцман: в 1980 году в королевстве поселились триста шестнадцать тысяч человек, не считая индейцев и двух-трех тысяч непримиримых кабоклос, не пожелавших интегрироваться. Предполагалось, что объем инвестиций составит четыре миллиарда четыреста миллионов долларов.

Разумеется, сумма была превышена, и намного.