Зеленый король
Шрифт:
Сделав паузу, Таррас в упор посмотрел на рослого, сухопарого юношу, державшегося с напускной небрежностью:
— Но вы полагаете, что можете обойтись без защиты государства? Или я ошибаюсь?
Реб улыбнулся:
— Нет.
— Не говоря уж о том, что вам будут чинить массу препятствий, если, например, вы захотите пересечь границу. Положения международного права в принципе относятся только к индивидууму; имеющему какую-либо национальность. Отказ от национальности лишает вас преимуществ, проистекающих из принципа взаимности… Вы меня понимаете?
— Да.
— Вопрос, конечно, идиотский. Ну да ладно. Положим, австриец,
— Вроде, например, преимущества создавать компании.
— Вот именно.
— Значит, это может привести к ликвидации, признанию незаконными всех тех сделок, что я заключил?
— Да. Кроме всего прочего. Если найдется человек, ненавидящий вас до такой степени и давший себе труд заняться этим…
Реб Климрод поднялся. Дому четы Таррас в штате Мэн исполнилось сто лет, он был одним из самых старых в штате; деревянные потолки, выкрашенные во всех комнатах красной, разных оттенков, краской, были низкие. Реб почти касался их головой. Он подошел к окну и, казалось, погрузился в созерцание сотен мрачных, изрезанных, диких островов и островков, которые составляют все великолепие национального парка в Акадии.
Реб Климрод спросил:
— Вы верите в то, что настанет день, когда паспорт больше не будет нужен, как клеймо на плече?
— Меня это крайне удивило бы, — ответил Таррас. — Я не слишком высокого мнения и о мужчинах, и о женщинах, но в слабоумии государства превосходят людей. Вам следует почитать Прудона. Исключительно интересный француз.
— И где же выход?
— Оставаться австрийцем или стать американцем.
— Не хочу ни того, ни другого.
— Или же получить паспорт.
— А каким образом?
— Говорят, его просто можно купить. На вашем месте, поскольку вы самым решительным образом рассорились с Австрией, Соединенными Штатами, Фракцией и рядом других стран, я стал бы кубинцем или аргентинцем. Разыграйте это в орлянку.
— Но не папуасом?
— В настоящий момент государства папуасов не существует, — сказал Таррас. — Но кто знает? — И засмеялся: — Папуасом!
Он в упор глядел в эти серые, окаймленные длинными темными ресницами, такие выразительные, серьезные, пылающие каким-то фантастическим умом глаза. И чудо свершилось: Реб Климрод тоже рассмеялся.
Все тело Реба сотрясал гомерический смех.
Таррас смеялся с ощущением какого-то неистового счастья, и этот миг он запомнил навсегда.
Диего Хаас весело барахтался в бассейне, когда подошел метрдотель и сообщил, что его вызывают по телефону из Америки. Мамита заметила:
— Я и не знала, что у тебя друзья в Соединенных Штатах.
— Думаю, это Гарри, — ответил Диего.
— Кто это?
— Трумэн, кто ж еще?
— Алло! Алло! — весело прокричал он. — Говорит Диего Хаас, это я, собственной персоной, во всей красе… Через пару секунд по его спине побежали мурашки.
— Вилья-висенсио, — произнес далекий, спокойный голос. — Грузовик и Мадонна. И под кронами деревьев река, через которую нельзя перебраться. Надеюсь, вы меня вспомнили:
— Да, — ответил Диего и почувствовал, как к горлу подкатил
— Вы помните нашу беседу?
— Слово в слово.
— Вы мне нужны.
— Это меня интересует, — воскликнул Диего. — Это очень меня интересует!
Его охватило какое-то дикое возбуждение. Сквозь большую распахнутую настежь балконную дверь он зримо видел свое неотвратимое — если только не произойдет Чудо Небесное — будущее в Аргентине: какая-нибудь Консепсьон с ее тридцатью тысячами гектаров земли, с консервными заводами отца, с тяжелыми грудями и томностью, на которой в один прекрасный день, даже не отдавая себе в этом отчета, женится, покорившись чуть более умному, чем обычно, натиску Мамиты. «И будешь ты кататься, как сыр в масле, Диегуито, и разгуливать по заводам или лесным угодьям папочки, покуривать сигару и обжираться прекрасно прожаренным розовым мясом, а на тебя будут бросать ужасно нежные взгляды все эти жирные, увешанные бриллиантами женщины, у которых рты, как у осьминогов…»
Он сказал в трубку:
— Все, что вам будет угодно, когда и где вы пожелаете. Затем он долго вслушивался в спокойный голос, и его желтые глаза поблескивали во влажной полутьме сумерек.
— Трех дней мне хватит, — сказал Диего.
И повесил трубку. Диего весь дрожал. Его мать отделилась от кучки матрон и, бесконечно любезная, подошла к сыну узнать дальнейшие новости:
— Ты знаком с Гарри Трумэном, querido mio [37] ? С президентом Америки?
37
Querido mio (исп.) — Дорогой мой.
— Еще как знаком, — ответил Диего. — Он мне звонит всякий раз, когда у него возникает какая-нибудь серьезная проблема. Я просто забыл тебе об этом сказать, Мамита.
В тот же день за неимением денег, которые ему скупо выделяла Мамита в надежде добиться его согласия на женитьбу, Диего продал свои платиновые часы и украшенный бриллиантами портсигар — подарки к его двадцатидевятилетию. На вырученные деньги он выправил паспорт на имя Михаэля Климрода — родился в Буэнос-Айресе 18 сентября 1928 года (теперь он стал на три года моложе). Через два дня, 11 сентября 1950 года, под предлогом визита к родному дядюшке, банкиру в Байне Бланку, он вылетел в Нью-Йорк.
Он и понятия не имел, что ввязался в авантюру, которой суждено будет длиться долгих тридцать два года.
Но этот странный Диего Хаас больше всего на свете гордился тем, что стал одним из первых, кто, услышав зов Короля, в ту же минуту на него откликнулся.
Диего Хаас приехал в Нью-Йорк вечером 11 сентября. Это, конечно, не была его первая поездка в Соединенные Штаты; здесь он однажды чуть было не женился благодаря поистине макиавеллевской комбинации Мамиты. «В своем параноидальном стремлении женить меня на любой женщине, у которой было бы столько же денег, сколько у нее, Мамита подстроила мне ужасную ловушку: она. ни много ни мало, подсунула мне дочь посла Аргентины у янки. Мне удалось выпутаться, признавшись, что я стал гомосексуалистом. Но я почувствовал, как ядро пронеслось над моей головой». Он провел два месяца в люксе отеля «Уолдорф Астория», съездил во Флориду и Калифорнию в обществе двух-трех танцовщиц. «Но затем Мамита перекрыла кислород».