Землепроходцы

Семенов Арсений Васильевич

Выяснилось, что Мартиан побывал у Атласова. Поздравил с благополучным прибытием на Камчатку, дал свое благословение. Голова угостил его чаркой вина, потом они разговорились даже как будто по душам и выпили еще несколько чарок. Увидев, что Атласов с ним ласков, Мартиан попенял ему за то, что ведет он себя с казаками не по-божески; Атласов посоветовал ему не совать нос не в свои дела, но Мартиан уже разошелся и посоветовал выплатить казакам жалованье. Расстались они, по словам Мартиана, более чем холодно. Выходя от Атласова, архимандрит споткнулся

и набил себе на лбу шишку. По тому, как Мартиан покраснел, давая это объяснение, можно было догадаться, что шишку на лбу он набил не сам себе.

Закусив гусиным крылышком, архимандрит раздул кадило и прочитал молитву об отпущении грехов убитому. Вслед за тем позвали Марию с ребенком, и Мартиан приступил к обряду крещения. Зачерпнув корцом воды из кадки и перекрестив корец, он побрызгал этой водой на лоб женщины и на младенца. Имена новокрещеных он записал в книгу, которую всегда носил при себе — в особом кожаном чехле на поясе.

Обряд венчания был так же краток. Мартиану предстояло побывать сегодня еще в нескольких домах. Выпив с Козыревскими последнюю чару сразу за всех — за поминовение усопшего, за новокрещеных и за новобрачных, — он тут же ушел.

Петра такая поспешность нисколько не обидела. Пусть краток обряд, зато все у него теперь справлено по закону, по христианскому обычаю.

Едва за Мартианом захлопнулась дверь, как в избу ввалились пятеро казаков во главе с Анцыферовым — все попутчики Ивана по походу.

Нетрудно было заметить, что они успели изрядно уже угоститься хмелем. Однако, войдя в горницу, казаки повели себя смирно, памятуя о том, что в избе Козыревских горе.

— Отлежался? — спросил Анцыферов Ивана.

— Да вот, почитай, сутки проспал.

— Я и сам недавно встал… Прослышали мы, что брата вашего, Михаила, камчадалы убили. Вот и решили зайти, помянуть покойника. Казак был добрый.

— Проходите, проходите, гости дорогие, — стал приглашать Петр казаков к столу. — У нас тут не только поминки, но и крестины, и свадьба — все скопом.

Казаки сразу загалдели, дружно рассаживаясь за столом. Иван спустился с Петром в подпол, и они подняли в горницу трехведерный бочонок с вином. Появление бочонка было встречено общим одобрительным гулом.

Деревянные чары дружно взлетели над столом. Постепенно разговор перешел на общие казацкие дела. Казаки уже слышали, что Атласов привез из Якутска их жалованье, но запамятовал выдать его служилым, и теперь возмущение выплеснулось наружи.

Анцыферов понизил голос:

— Тут вроде все свои?

— Все свои! — поспешно отозвался Петр, поняв, что Анцыферов сомневается в нем.

— Что ж, раз тут все свои, так давайте думу думать, как быть.

— Острожных казаков надо пощупать, чем дышат, — предложил Шибанов. — А потом уж и решать.

— Да кто же из острожных казаков не хочет получить свое законное жалованье? — поспешил вставить Петр, которого невысказанное недоверие Анцыферова, должно быть, сильно задело.

— Атласов

собирается днями отправлять большую партию служилых на Бобровое море, на реку Авачу, чтоб тамошних камчадалов и коряков привести в покорство, — проговорил Матвей Дюков, прижмуривая правый глаз, словно целясь из пистоля. — Думаю я, что с партией этой многие из ближнего окружения головы уйдут. Нам лучше всего потребовать отчета у Атласова, когда партия выступит из крепости.

— На том и порешим, — подытожил Анцыферов. — Соберемся у тебя, Петр, еще раз, как только партия выступит из острога. Ты как, Петр, не против, что мы соберемся у тебя в доме?

Иван опять почувствовал, что Анцыферов спрашивает брата с некоторым сомнением в голосе, словно ожидая отказа.

— Я что ж… Мне не жалко, — отозвался Петр, но тут же хитро заметил: — Это ведь не только моя изба. Тут и Иван хозяин.

— Ну, Иван, я думаю, не будет против? — подмигнул Анцыферов Козыревскому.

— Я что, раз брат дозволяет — то и мне придется согласиться, — разгадав маневр Данилы, свалил Иван ответственность на Петра.

Петр поежился и стал молча наливать вино в чарки.

Глава восьмая

ПОСЛЕ ПИРА

Партия служилых ушла на реку Авачу, однако Анцыферов, познакомившись с Атласовым поближе, решил пока ничего не предпринимать против него. Казалось, Атласов разгадал все их замыслы, словно сам присутствовал на пиру. Ни один из верных ему казаков и казачьих десятников не выступил из острога.

На следующий день после этого Атласов потребовал большерецких казаков для сдачи ясака. Сумы с пушниной были доставлены к приказчичьей избе.

Голова, нахохлившись, сидел на высоком крыльце в окружении нескольких вооруженных казаков. У Атласова было сухое цыганское лицо крупной лепки, с густой светло-русой бородой и ястребиными, словно дремлющими глазами, в которых тлела искра настороженности. Задубелые, жилистые кулаки он держал на коленях, словно старик-крестьянин, отходивший свое за плугом. Хотя от роду ему было немногим за сорок, однако тюрьма заметно состарила его лицо. И все-таки от его костлявой широкогрудой фигуры веяло крепостью дуба, устоявшего против всех бурь. Плечи его обтягивал алый кафтан тонкого сукна, за голубым шелковым кушаком торчала пара пистолей с серебряной насечкой по рукояти.

Вопреки опасениям Ивана отчитались они с Анцыферовым удачно. Атласов равнодушно скользил взглядом по мерцающему меху соболей, по лоснящемуся ворсу лисиц — крестовок и огневок — казалось, он не ясак принимал, а вышел подремать на крыльце.

Махнув рукой, чтобы ясачную казну унесли в амбар, он устремил на Анцыферова свои сонные глаза и спросил скучным голосом:

— А что это Ярыгин сам с казной не явился? Почему это он тебя, десятник, прислал?

— У Ярыгина поясница простужена, — объяснил спокойно Анцыферов. — Ноги у него с той хвори отнимаются.