Землепроходцы
Шрифт:
— Лови, не то убежит лазутчица! — крикнул он Кулече, указывая на ящерицу.
К удивлению подростка, камчадал проводил ящерицу долгим взглядом, не шелохнувшись, и, потом сразу весь поникнув, отвернулся. Голова его ушла глубоко в плечи.
Семейку потрясло его поведение. Камчадалы считают ящериц соглядатаями Гаеча, вестницами смерти, и, как только замечают эти юркие создания, тут же стараются поймать и разорвать на мелкие клочки. Тот, кто упустил ящерицу, должен умереть. Кулеча добровольно выпустил вестницу смерти, он больше не хочет жить.
И действительно, с этой минуты
То, что камчадалы придают такое значение безобидной ящерке, казалось Семейке непонятным и печальным. Однако ему было известно несколько случаев, когда камчадалы, упустив лазутчицу Гаеча, впадали в безысходную тоску, ожидая неминуемой смерти, и от этой тоски умирали на самом деле. Он заметил, что у Кулечи уже начали синеть веки, и испугался.
— Кулеча! Слышишь, Кулеча! — затормошил Семейка товарища по плену. — Ты надумал умереть, я знаю. Глупость это одна. Жить хорошо. Давай убежим, а?
Камчадал не отвечал. Его словно и не было здесь, у костра сидела одна закутанная в дырявую кухлянку телесная его оболочка, тогда как душа этого человека отлетела в подземный мир, где она получит новую кухлянку вместо дырявой, хорошую юрту, упряжку веселых собачек, бат и сети и, конечно же, сразу двух или даже трех жен, ибо те, кто жил на этом свете плохо, живут хорошо у Гаеча.
Костер совсем начал гаснуть. Поеживаясь от холода, веявшего из ущелья, Семейка недоуменно свел брови и пошел опять за сушняком.
Давешняя ящерица, выскочив из-под ног, кинулась под обкатанную водой корягу. Семейка отбросил корягу, ящерица была там.
— У, проклятая! — занес он ногу над пыльным фиолетовым тельцем, намереваясь ее раздавить.
Но неожиданная мысль заставила его изменить это намерение. Цепко ухватив ящерицу, он побежал к костру.
— Вот она, твоя смерть! — заорал Семейка, показывая свою добычу камчадалу. — Видишь? Я рву ее! Теперь ты не умрешь, понял? Я возвращаю тебе жизнь. Гаеч ничего не узнает. Ты поведешь нас с Завиной на реку Камчатку, к огненным людям. Понял?
Полными удивления глазами глядел камчадал на подростка, не в силах вымолвить ни слова. Едва он понял, что случилось, как лицо его начало свежеть. Проведя языком по пересохшим губам, он пошевелился, ощупал себя руками и с возгласом радости вскочил на ноги.
— Ну вот видишь? — ликовал Семейка. — Ты не умер. Я вернул тебе жизнь, и теперь ты будешь служить мне, понял?
Скоро камчадал совсем пришел в себя и согласился следовать за подростком, куда тот захочет.
Семейка тут же начал выспрашивать, хорошо ли он знает дорогу к истокам Камчатки. Оказалось, что Кулеча несколько раз ходил этой тропой. Правда, Кулеча был уверен, что Верхнекамчатск сожжен ительменами, он слышал об этом от кого-то из воинов.
Семейка приуныл, но слуху этому он не верил и решил не откладывать побега до получения точных известий.
Только
Уха Семейке удалась. Он заметил, что после еды Кулеча совсем повеселел. Семейка теперь верил твердо, что побег увенчается удачей.
Вечером они залили костер, чтобы его пламя не отпугивало дичь, и растянули сеть с продернутыми в нее тетивами поперек реки у входа в ущелье. Кулеча перевез Семейку на противоположный берег, а сам вернулся к кострищу.
В сумерках, держась низко над водой, к ущелью пронеслась первая стая каменных уток. Они летели с заводей Большой реки, где весь день промышляли корм, на ночевку в верховья Кадыдака, на тихие воды горного озера.
Напоровшись на сеть, утки запутались в ячеях. Услышав отчаянное хлопанье крыльев и тревожное кряканье, охотники, каждый на своем берегу, держась за тетивы, стянули сеть, и утки оказались как бы завернутыми в нее. Кулеча быстро переплыл речку, принял у Семейки конец сети и затем снова уплыл на свой берег. Там он ловко вынул из ячей добычу, свернул уткам шеи, и охотники снова поставили сеть поперек реки.
Чем ближе к ночи, тем чаще налетали небольшие, по пять — шесть уток, стайки. Охотники едва успевали собирать добычу. Кроме уток, попалось и несколько гусей. Последними, выстелив над черной водой белые царственные крылья, пролетели к ущелью два лебедя. Они тоже не заметили предательской сети и достались охотникам.
Когда Кулеча перевез совсем окоченевшего от холода Семейку на свой берег и они разожгли костер, оказалось, что одних уток они промыслили более полусотни. Семейке смешно было наблюдать, как Кулеча пытался пересчитать добычу. Перебрав все пальцы на руках, он скинул бродни и стал, шевеля губами, перебирать пальцы на ногах. Однако уток было больше, чем пальцев у него на руках и ногах, и он изумленно спросил: «Мача?» — что означало: «Где взять?»
— Гляди! — сказал Семейка. — Вот я беру палку и ставлю на песке черточку. Это одна утка. А вот вторая черточка. Это другая утка. Понял?
Кулеча обрадованно кивнул и, взяв у Семейки палку, стал городить забор из черточек на песке. Результатом подсчета он остался доволен и тут же, не ощипывая, принялся потрошить утку вставленным в костяную рукоять кремневым лезвием, острым как бритва. Выпотрошив одну, он принялся за другую, затем за третью. На четвертой Семейка его остановил:
— Хватит, Кулеча. Больше одной утки я не съем. А тебе и трех достаточно.
Кулеча недовольно насупился, однако спорить не стал и, сдвинув головки, закопал уток под костром прямо в перьях, чтобы не вытек жир. Семейка уже давно заметил, что камчадалы большие любители поесть.