Землетрясение. Головокружение
Шрифт:
— Ребятишки! — провозгласил он, налив всем в стаканы. — Сестра моя! Выпьем за то, что у нас у всех самое трудное позади. Мы вступаем во взрослость, в пору безответственности и компромисса. Никогда уже не придётся нам писать диктанты и учить каждый день уроки. Мы обретаем, почти обрели свободу. Нам никто не указ, когда спать, когда вставать. Мы достигли возраста, которому дано право на брак, а стало быть, и на развод. Наше имущественное положение из области карманных расходов переходит в область расходования наследства. Мы свидетели события, когда один из нас… Молчу, молчу! Впрочем, зачем слова, вам стоит только глянуть на эту чёрную «Волгу» в экспортном исполнении, что примчала нас сюда, и вспомнить, кто её
Григорию удалось, он рассмешил своих спутников. Он повеселил и усталую женщину, одиноко и неподвижно сидевшую все в той же позе. Она распрямилась, усмехнулась. У неё какое-то непроснувшееся было лицо, а тут вдруг промелькнула на лице улыбка, и оно проснулось. И Костя тотчас узнал эту женщину. Это была знаменитая эстрадная певица, из лучших, из настоящих. Когда начинал звучать её голос по радио, Костя бросал все дела и слушал. У неё был правдивый голос. Верилось ей. Да она и не пела что придётся. В её песнях были точные, угаданные слова. Однажды Костя побывал на её концерте. Для него это было событием. И он запомнил эту женщину, какой она была тогда. Запомнил главное в ней — голос и глаза. Ведь на эстраде все актрисы немножечко на одно лицо, одной, что ли, выделки. Но голос, но глаза — это своё. Глаза у этой женщины были печальны и умны, зорко умны, и правдивы, как голос. Вот проснулось лицо, проснулись глаза — :и Костя её вспомнил.
Он хотел было поделиться своим открытием, но вовремя спохватился. И хорошо, что никто больше не узнал её. Что бы тут началось, если бы Григорий догадался, кто эта женщина. По всему городу были расклеены афиши, но на афишах она была другой. Печаль? Усталость? Афиши не знали, что это такое. Они демонстрировали победоносность, оптимизм, неувядающую молодость. Человек предлагал товар лицом. Вот именно, что лицом. И люди подгоняли свои лица под афиши и делались неузнаваемыми.
Актриса догадалась, что узнана, и догадалась, что её не выдадут. Они встретились глазами — она и Костя, — и женщина поблагодарила его, наклонив голову. Костя почувствовал: теперь она про него что-то там такое решает. А что? Отчего, мол, не весел? А он разве не весел? Но ведь сам же вот об этом подумал. Да, ему было невесело. И тревога, тревога не отпускала. Хмурая какая-то тревога.
Отец рассказывал ему, что высоко в горах, пока не придёт привычка, всегда испытываешь тревогу. Только та ли это высота и та ли тревога? Костя поглядел на своих спутников, не томит ли и их высота. Григория она не томила. А если что его и томило, то страсть к шашлыку. Как же он вкусно ел, с каким дикарским азартом! Вымазал всю свою бородёнку, даже лбу досталось. И дар речи утратил — только мычал да охал. Туменбаю и Ксане тоже было не до высоты. Они не спеша ели и переговаривались. Опять эти ничего не значащие слова, с утаённым в них смыслом. Если что и томило их, то необходимость отыскивать такие слова, необходимость помнить, что они не вдвоём.
Как за помощью, потянулся глазами к актрисе Костя. Зачем он здесь? И что ему делать дальше? Как поступить?
Женщина сочувственно покивала ему. Она улыбнулась ему. Больше ничего она для него сделать не могла.
Вдруг послышались мужские голоса, уверенные, с напором, и на веранде сразу стало тесно от троих шумных и бойких, полноватых, лысоватых, но все ещё молодцеватых мужчин. Они были разодеты причудливейшим образом. Рыбаки не р; ыбаки, охотники не охотники. Тяжеленные горные ботинки, размашистые куртки, колониальные шлемы. Пожалуй, они могли бы сойти и за рыбаков и за охотников, даже и на львов и на тигров, если только условиться,
Эти бравые молодцы, эти бывалые охотнички, наверняка читавшие «Снега Килиманджаро», — а ведь они забрались тоже в нешуточные места, — оказались коллегами актрисы. Теперь уж Косте было нетрудно их всех узнать. И скрипача, и тромбониста, и вот того, невысокого, коренастого, который был конферансье ансамбля и, кажется, мужем этой актрисы.
Ни рыбалка, ни охота явно не удались. Места действительно тут были хемингуэевские, времени до концерта было предостаточно, но так и не подстрелили милые лабухи горного козла, так и не далась им в руки горная форель. Зато вот шашлыком их судьба не обошла. И добрым глотком вина тоже. Пышноусый великан самолично доставил к их столу несколько шашлычных вееров. Гости были почётные, и он даже выпил с ними, хотя и отнекивался сперва:
— Не пью, аллах не велит.
Но раз такое дело, раз этот громадный, смешной детина боится какого-то аллаха, то тем непременнее надо заставить его выпить. Аллаху наперекор и себе на потеху.
— Мы все просим, — вскочил коренастый. — Вот она просит. Знаменитая на всю Европу певица.
Ну, выпил великан, уставившись на знаменитую женщину, хотя она и ни о чём его не просила, ей в тягость была эта затея мужа.
— Ещё, ещё! — Коренастый был из настойчивых, он снова налил великану.
— Не могу.
— Жена, проси!
— Оставь ты его.
— Проси!
Есть люди, которые громадное значение придают пустякам. По–видимому, это пустяковые люди.
— Проси, тебе говорят!
Вот оно как, знаменитая на всю Европу певица, дей. <:твительн6 прекрасная певица, женщина уже и не молодая, женщина умная, зоркая, и что же, она поднялась, Покоряясь этому окрику, покоряясь своему пустопорожнему повелителю.
— Прошу вас…
Жаль её стало до слез.
— Якши, якши! — Великан так заторопился покончить с этим проклятым вином, что облил рубаху. Выпив, он быстро пошёл прочь. Почётные гости вели себя не так, как им бы подобало. Они разочаровали его.
Усаживаясь, женщина встретилась глазами с Костей, Он покивал ей. Он улыбнулся ей. Больше ничего он для неё сделать не мог.
А муженёк её не унимался. Вскружили ему голову горы. Шутка ли, куда попал. Это вам не Ай–Петри и даже не Казбек. Это вам, уважаемые, Тянь–Шань. Здесь, если повезёт, можно тигра встретить. Если повезёт, конечно. Но и без тигра до конца дней хватит рассказов про эти суровые, заоблачные, опасные места, где он Охотился. Нет, убить никого не убил, врать он не будет, но… Вошёл в роль человек. Куртка, горные башмаки, да шлем, да этот склон горы рядышком, да миновавшая дорога, когда то и дело замирало сердчишко, — вошёл в роль, вообразил себя этаким альпийским удальцом. И показалось ему, что девушка за соседним столом, прехорошенькая, кстати, просто прелестная девушка, не сводит с него восхищённых глаз. С ним рядом жена, с девушкой рядом её спутники. Пустое! Сердце сердцу весть подаёт. И где, как не в этих суровых горах, утверждать право сильного. Коренастый поднял свой стакан и уставился на Ксану. Он ждал ответного движения. Он не сомневался, что победителен и неотразим.
И ответное движение последовало: поднялся из-за стола Туменбай.
— Зачем так много хамства в одном человеке? — спросил он, не возвышая голоса. — Хотите, чтобы вас проучили?
— Ты?! —Коренастый, отшвырнув стул, пошёл на Туменбая, но вдруг споткнулся и встал.
Он увидел такие глаза, такие приузившиеся, выжелтившиеся зрачки, увидел такое напрягшееся, сжавшееся для броска тело, что понял, угадал в этом парне смертельную для себя угрозу. Такой просто не мог отступ пить, не умел, не знал, как это делается. Тигра тебе захотелось встретить в этих горах? Изволь, перед тобой был тигр.