Земли семи имён
Шрифт:
Покончив с мясом, гость положил на колени футляр с лютней, а Грегор одним движением стянул со стола скатерть со всем добром и, увязав в узел, положил у буфета. Тёмный футляр лёг на стол, гость щёлкнул блеснувшей застёжкой и откинул крышку.
Хедвика ахнула, и плеснуло на неё пеной, синевой и глубью.
– Но-но, потише, прикрой, прикрой! – воскликнул Грегор и сам захлопнул футляр. – Давай-ка ты, лоза-дереза, пока в мастерскую пойдёшь да плату гостю приготовишь. Отсчитай ему триста серебряных или три слитка серебром найди. Уж всяко
Хедвика, у которой голова закружилась от нахлынувшей синевы, послушно вышла из-за стола и у самой двери услыхала:
– Зачем такую красоту отсылаешь?
– Уж больно впечатлительна девка. Книга моя на неё откликнулась, чуть не уволокла. А шаров она и вовсе в жизни не видала, в руках не держала. Постепенно, постепенно к этому приучать надо. А у тебя тут аж четыре за раз!
– А у неё-то самой видел ли, какой шар?
– Куда мне до вас. Мне шары сквозь кожу да кости не разглядеть.
– Светит, что маяк, – со скупым восхищением знатока вздохнул гость.
– Ладно тебе, маяк. Откуда? Она ж с виноградников. Всю жизнь в лесу прожила, о ворожбе ведать не ведала.
– А к тебе-то как попала?
– Да уж случилась заварушка. Скажи лучше, чьи шарики нынче унёс?
– Пташки малые, никто и аукнуть не успел.
– Файфа видел?
– Видел, конечно. Хмур, строг, скуп.
– Да-а? Вот оно как. А ведь вчера-то ночью как глаза искрились! Зуб даю, глаз на её шар положил.
Вернувшаяся Хедвика молча водрузила на стол два слитка и высыпала поверх футляра серебро. Гость, не церемонясь, сгрёб плату в суму и дольше задерживаться не стал: закинул за плечо опустевший футляр и был таков.
– Голодный – да. Но не такой уж и злой, – задумчиво произнесла Хедвика, выглядывая следом за ним на опустевшую площадь.
– Это он перед тобой старался, – довольно кивнул Грегор. – И продешевил, продешевил с шарами, заглядевшись! Файф бы меньше, чем за пять слитков, не отдал. А этот – на, бери, дай только ещё на тебя поглядеть!
Хедвика приложила к щекам холодные ладони:
– Мало чести девушку в краску вогнать, мастер.
Грегор тяжело вздохнул, но вопреки обыкновению промолчал. Да только Хедвика изменять себе не стала:
– А всё-таки отчего властитель воров решил выручить меня?
– Выручить?
– Ну, когда подговорил тебя купить кристалл у Дядюшки Ши.
– Это-то я понял. Только вот не знаю, выручить ли решил или в кутерьму втянуть. Мастерская моя – не самое доброе место в Грозогорье, уж и сама поняла, пожалуй. Не гавань, а тревожный перекрёсток.
– Да уж я в тихой гавани всю жизнь свою провела! – воскликнула Хедвика, усаживаясь за стол и наливая себе воды. Бросила в чашку две уцелевшие черносливины, поглядела на мастера сквозь воду да стекло. – Может, и хватит. Может, и на перекрёсток пора!
– Шустрая какая, дерзкая. Вроде водному шару и не пристало такой хозяйкой вспыльчивой обзаводиться.
– И
– Кто?
– Да Сердце-Камень, лютник этот, властитель воров – уж как только он не зовётся.
– Файфом он зовётся, да только кто его знает, отчего. Он не одну игру ведёт. А поди, просто пожалел тебя, дурёху, чтобы ты в руки ведьме не попалась.
– А что это за ведьма? У неё тоже есть синий шар?
– Не разберёшь. Чудная она, нездешняя. Вот как ты. Откуда появилась, когда, никто не слышал. Живёт в Мёртвом городе, среди красной да голубой травы, растит, говорят, города в кристаллах – вот на тебя на ярмарке и посмотрела. Тут да там новые деревеньки в Северолесье появляются что грибы после дождя. И никто не удивляется, не спрашивает, как будто так и было всегда. А я так думаю – её рук это дело. Вырастит да насажает… Подкармливает растеньица каменной пылью, это как пить дать! А откуда иначе в городах магия берётся, откуда новые люди с синими шарами рождаются? Сумеречные воры своим ремеслом магию лишь рассеивают, разносят по Семи землям, новой не прибавляют.
– Выходит, ведьма эта доброе дело делает? А сумеречные – что, выходит, во… воруют? – Хедвика осеклась, вдруг догадавшись: сложились в один гобелен пёстрые лоскутки… – И Файф ворует? Отнимает синие шары?..
Грегор развёл руками – мол, что тут сказать?
– А ты что с ними делаешь? – косясь в угол, куда мастер убрал свёрток с шарами, прошептала она.
– Пыль каменную собираю, – отвернувшись, сухо ответил мастер. – И продаю.
– Кому?..
– Кто купит, тому и продаю, – проворчал он. – Не твоего ума дела. Поблагодари, что твой шар не тронули: несмышлёную да несведущую обокрасть что ребёнка накормить.
Больше Грегор об этом ни слова не проронил. Только когда тьма, рассыпчатая, как чёрный тмин, легла на пыльные площади Грозогорья, кухня была прибрана, а очаг притушен, мастер заговорил вновь:
– Как тебя зовут-то хоть, виноградная? Вторую ночь под моей крышей коротаешь, а имени своего так и не назвала.
– А на что тебе имя моё? Так и зови – виноградной. Не солжёшь.
– И то верно. Имя скажешь – власть дашь. Лучше семь имён иметь, да не держаться за каждое. А всё же осторожнее будь, виноградная: имя за собой судьбу тянет, не заметишь, как разойдутся внутри тебя сто дорожек…
Огонь в очаге играл причудливые саги, ветер в трубе сипел и бился о кирпич, а снаружи хлопали ставни, звенели дудочки.
– Нынче на площади танцуют, – улыбнулся мастер. – Не хочешь и ты пойти?
– На что мне лишние кавалеры? И без того уж двое навязываются, – ответила Хедвика, не поднимая головы от шитья. Скромные кружева по манжетам платья, что первая ночь грозогорская потрепала, выходили на диво хороши после её иглы.
– Словно швея прирождённая, – хмыкнул Грегор, разглядывая узор. – И зачем тебе платья в лавках покупать? Сама шей-вяжи!