Земли семи имён
Шрифт:
– Иглу, мастер, в третий раз в руки взяла, да лучше бы вместо неё ты мне резец дал или скарпель.
– Да разве не поняла ещё, что резцом да скарпелем я с шаров синих пыль скалываю? На что тебе каменные крохи, коли у тебя самой синий шар?
– Кончатся шары – и всё, кончится магия. Так ведь, мастер? А сколько в Грозогорье, в Северолесье магии живой заперто? Площадь Искр разве что не звенит от неё. Да и лес, и река, и горы – отовсюду её черпать можно. Ничем не докажу, но уверена, уверена я, мастер Грегор!
– Так камни-то при
– Правильно я поняла, мастер, что синий шар – что камень? Если так, то узнать хочу, в какой миг, как живая магия неживой становится. Живая ведь в тысячи раз сильнее каменной пыли, тут и гадать нечего… Как добывать её отовсюду? Понять хочу!
– Неужто в библиотеке моей обо всём начиталась?
– В библиотеке твоей книги на чужих языках. Ни слова не прочла.
– Откуда тогда мысли такие?
Хедвика прикусила губу:
– И сама не знаю. Словно эхо…
– Эхо? Знаешь ли, кого на Зелёной Реке Эхом кличут? Русалок потерянных, что на берег умирать уходят.
– Не была я никогда на Реке, мастер.
– Ну, может, ещё и побыва…
И снова в двери стук, дробный, крепкий, как лютый дождь по стеклу.
Грегор сдвинул брови:
– До света никого не звал. Не по твою ли душу?
Хедвика, вздрогнув, покачала головой. Широко открытыми глазами глядела, как мастер ковыляет к двери.
– А отойди-ка ты в тень, виноградная. От греха.
Она скользнула в простенок у очага и притихла. Грегор открыл дверь.
В мастерскую вошла колдунья Мёртвого города.
7. Кружева над старым городом
Повинуясь страху, Хедвика вжалась в стену у очага. Шерстяная ткань платья слилась со старой кладкой, побелевшие волосы притворились паутиной над очажной полкой, и выдавали её одни глаза, неподвижные, снежно-серые с рыжей искрой на мраморном лице.
– Добрая ночь, мастер, – вибрирующим голосом произнесла ведьма и откинула капюшон, расшитый красной нитью. По плечам рассыпались чёрные кудри, мокрые от ночной росы, блеснули алые, в золотистой кайме глаза.
– Добрая ночь, госпожа, – поздоровался Грегор, не думая, впрочем, освободить колдунье путь. «И чем он ответит ей, мастер без колдовства?» – так и вскинулась бессильно Хедвика. Защемило сердце, полыхнуло в глазах синим…
– С чем пожаловала?
– Заказ для тебя, мастер, – всё так же напряжённо отозвалась колдунья, вынимая из-под мантии свёрток размером с яблоко. Не сводя глаз с Грегора, развернула тряпицу и протянула мастеру полыхающий рыжим шар.
Грегор раскрыл ладонь, но колдунья не спешила отпускать шар, внутри которого боролись с синевой пряные маковые сполохи. Она придержала бушующую сферу и кивнула мастеру:
– Будь с этим осторожнее. Это шар ворожеи-швеи, она с огнём в ладах. Как расколешь – искры пойдут до неба. Лучше подержи в огне для начала, пусть сроднится с мастерской. Да в огне и раскалывай.
– Не
Глядя в шар, он позабыл, кажется, и о колдунье, и о Хедвике, что всё ещё стояла, не шелохнувшись, у самого очага. Наконец мастер спохватился:
– Дверь-то прикрой. Какой заказ у тебя ко мне? Пыль добыть из этого чуда?
– Верно, мастер.
– Дорого возьму, – предупредил Грегор, не в силах оторваться от причудливого танца сумеречных и закатных отблесков внутри сферы. – Такую красоту рушить…
И вдруг спохватился, спросил уже совсем иначе – из голоса пропала несвойственная ему мягкость, глядел мастер подозрительно и ледяно:
– А с каких это пор колдунья из Мёртвого города воровством промышляет?
– Тебе что до дел колдунов? – процедила та на одной ноте, будто слова лишнего сказать боялась. – Дали заказ – выполняй. Заплачу, сколько скажешь.
Грегор осторожно опустил шар на потрескавшуюся полку над очагом, заваленную перьями, наждаком, щипцами и прочей мастеровой мелочью. А потом с неожиданной прытью выскочил вперёд и схватил колдунью за красный шёлковый отворот мантии. Схватил, но вместо шёлка сквозь пальцы прошёл один воздух…
– Кто ты, иллюзия? – крикнул он, нашаривая на комоде справа склянку с порохом, перемешанным с каменной пылью. – Кто? – страшным голосом взревел он и уже занёс было руку с пригоршней чёрного порошка, как колдунья вдруг осыпалась на пол густой струёй пепла, а на её месте возник сумеречный вор – тёмный плащ, футляр с лютней, перчатки с рунным шитьём, да серебро плещется в зрачках. Не понадобилось и аграфа-барбариса, чтобы узнать Файфа.
– Эй-эй! – воскликнул он, выставляя вперёд руки. – Пороху не мечи! Вспыхнет не хуже рыжего шара!
– Чтоб тебя! – в сердцах прошипел мастер, ссыпая порошок обратно в склянку. – Явился в полночь в обличье колдуньи! Где твой ум, где мои нервы? Дурачина ты, шут гороховый, а не вор сумеречный! Знала бы твоя братия, как их властелин в бабьем платье шурует!..
– Ну, разошёлся, – с насмешливой, нарочитой неловкостью развёл руками Файф. – Чем я могу искупить вину, мастер Грегор?
– Объясни для начала, зачем тебе такой маскарад понадобился!
– Впечатлила меня вчерашняя ярмарка. Я ведь совсем близко к девушке-кристаллу подошёл, да не успел иллюзию как следует разглядеть. Вот и решил сам попробовать, приноровиться… Кто знает, когда сумеречному вору пригодится мастерство личину сменить?
– Иллюзия, личина, – проворчал Грегор, тщательно обтирая ладони лоснящейся тряпицей. – Врёшь! Тебе, поди, не иллюзия, а сама девушка-кристалл приглянулась. Вот и пришёл.
– Будет тебе ворчать! Шар рыжий с пылу с жару добыл, вот и пришёл поскорее. Сам знаешь, чужие шары при себе держать – спятить недолго.