Земля лунной травы
Шрифт:
Вблизи-то они, оказывается, похожи на печальных женщин в платках, стоящих на коленях. Стоят на коленях скорбные жалкие старушки и плачут…
И на Дайку они попали в неудачное время — только-только начался московский обеденный перерыв, и в буфете было полно народу. А сластена-Райка, как назло, забыв про свою дипломатию, сразу все испортила — не заняв очереди, чуть ли не с порога спросила у Доры Андреевны, есть ли в буфете «мишки косолапые» или, на худой конец, те, что сидят на льдине, в голубых обертках. И когда Дора Андреевна ответила, что никаких мишек, ни косолапых, ни толстопятых, в буфете нет и не
— Припрятали! Под прилавком!
Она привыкла воевать из-за дефицита, она не пропускала ни одной очереди в городском универмаге — не пригодится себе, так кому-нибудь из князьевской родни подойдет…
Дора Андреевна в долгу, конечно, не осталась, принялась бранить совхозников, которые то и дело шастают на станцию в буфет и поедают чужую колбасу. «Ишутин вас в сто лозой совсем не кормит, что ли?..» Проголодавшаяся очередь железнодорожников Дору Андреевну поддержала, и Райке с Наташей пришлось убираться из буфета.
Выбравшись из шумной буфетной на тихий перрон, они разругались в пух и прах, припомнив друг другу и дипломатический институт, и толстопятых мишек, и лапшовую кофту, потом черед дошел до князьевской родни и до очередей за дефицитом, в которых любят стоять все князьевские жители…
— Не трожь! — сказала Райка. — А то я тоже кое-что могу сказать!
— Ну, скажи, скажи! Давай, выкладывай! — сказала Наташа.
К счастью, в этот момент к перрону подошла электричку из города. И хоть сошел на Дайке один-единственный пассажир, старенький дед Нюрки Деминой, он разрядил обстановку — приняв Райку за совсем постороннюю (ее всегда принимали за постороннюю), подошел к ним и поинтересовался, не нужны ли Райке свежие, только что утром собранные на грядках огурцы. «Вот в городе не продал, Ишутин все магазины огурцами завалил…»
— У нас такого барахла своего полно, — сквозь зубы процедила Наташа, и Райка почему-то восприняла это как очередной выпад против бабы Груни.
После этого они разошлись — правда, не очень уж далеко — сели на противоположные концы длинной скамьи у двери вокзальчика. Райка при этом подложила под себя бабкин плащ, повесила сумку на спинку скамьи и прикрыла зонтом-мухомором неизвестно от чего — ни дождя, ни солнца не было. Физиономия ее выражала обиду: вот пожалела Наташа рубль на огурцы, а родная, то бишь двоюродная, сестра полдня не емши. Да бабу Груню вдобавок ни за что ни за что обругала…
— Не надо было с Дорой Андреевной задираться, — сказала ей с другого, холодного конца скамьи Наташа. — Бутербродов бы купили.
Райка под своим мухомором промолчала, но лицо ее в равно оставалось таким же озабоченным и даже скорбны каким оно бывало у нее в самые тяжелые минуты, когда фор-брам-рей летел к черту.
Несмотря на князьевские оттопыренные уши, была он все-таки очень похожа на бабушку Дусю — в особенности, когда повязывала голову косынкой. Правда, косынок носит она не любила и чаще надевала их для смеха, по-пиратски завязывая узел сбоку, над ухом, а потому бабушка Дуся, сердясь, косынок ей никогда не дарила. Но зато у них с бабушкой Дусей были почти одинаковые глаза, одинаковые брови, одинаковая походка. И к стихам у них было одинаковое отношение — обе так безбожно перевирали классиков, что Наташа никогда не рисковала читать кому-нибудь по памяти те стихи, которым научила ее когда-то бабушка Дуся:
Буря мглою небо кроет, ВихриПоследнюю строчку, похоже, бабушка Дуся всегда адресовала Наташе, ласково гладя ее при этих словах ладонью по голове. Рука у бабушки Дуси была цепкая, тяжелая. Наташина голова обычно не выдерживала ее тяжести, и Наташа тыкалась носом в миску с супом или в кружку с молоком. Это теперь шея у нее крепкая, натренированная бабушкиной лаской, а бабушкины руки стали слабее. И память у бабушки стала слабее, теперь классикам доставалось еще больше.
То, что Райка и бабушка Дуся были похожи друг на друга Наташу иногда почему-то больно задевало, словно у нее несправедливо отбирали частицу чего-то принадлежащего только ей, лично ей одной, еще с тех времен, когда ока под тяжестью бабушкиной руки тыкалась носом в миску или шарила взглядом по кухне, отыскивая синюю эмалированную кружку с желтыми цветочками… И хоть похожесть эта с возрастом заметно уходила от Райки, все равно Наташе было обидно.
— Что тебе баба Дуня подарила-то? — спросила Райка с другого конца скамьи.
Все-таки она оставалась верна своей дипломатии в любой ситуации — ее не очень интересовало, что бабушка подарила Наташе. Это было предисловие к длинному вопросу: «А что ты мне подаришь и когда, и уже купила подарок или только собираешься что-нибудь купить, и не стоит ли тебе сначала поинтересоваться, какой подарок я от тебя жду?»
А чтобы уж совсем, с головой, уйти в свою дипломатию, она достала из своей объемистой сумки пудреницу и стала пудриться, делая вид, что ничто в мире ее сейчас, кроме этого занятия, не интересует. Вот же сообразил кто-то подарить ей пудреницу!
— Белишься? — по-бабушкиному сказала ей Наташа. — Ну, белись, белись. Нос потом синим будет.
У бабушки Дуси в запасе было много вот таких неоспоримых истин. И маленьких, и больших, и даже великих.
— Так что подарила-то?
— А тебе? — спросила Наташа.
— А вот, — сказала Райка и, отставив в сторону «мухомор» достала из сумки красивую блестящую коробочку.
Проелозив по скамейке вместе с плащом, она придвинулась к Наташе и раскрыла коробочку. На бархатном малиновом донышке лежали ослепительно новенькие серьги — блестящие, с красивыми лиловыми камешками в серебряных листочках. Они выглядели так красиво на малиновом бархате по сравнению с теми старенькими в коробочке из-под лекарства! Это были настоящие серьги. Наверно, из ювелирного магазина. А Наташа еще жалела Райку! А они-то уж, наверно, давно между собой договорились, что кому дарить. Без церемоний! Не зря же Райка дырья в ушах проколола! Ей-то — новенькие, а Наташе — старье. Да еще в теплицу к Нюрке идти заставила! Наверно, чтобы бабу Груню перещеголять, такие сережки купила. А Наташе и так сойдет. У Наташи бабы Груни нет…
— Носить будешь? — спросила она с презрительной усмешкой, чтобы скрыть обиду. — Что-то не видела, чтобы кто-нибудь носил. Разве что князьевские.
— Завидно? — довольно миролюбиво спросила дипломатичная Райка. — Вот я еще кофту лапшовую куплю, в тон.
Она спрятала сережки и проелозила на плаще обратно в свой конец.
— Малявка! — сказала Наташа. — Малявка с сережками.
— Сама ты малявка!
— Я тебе соску на день рождения подарю!