Земля надежды

Грегори Филиппа

Джон взирал на свои сокровища с радостью богатея-купца, везущего домой золото. Он рассовал письма и пакеты по глубоким карманам куртки и отошел от релинга, когда сходни отдали на берег.

— До свидания! — крикнул он.

— Когда мы увидим вас снова? — прокричал сэр Джосайя.

— Через несколько лет! — прокричал над расширяющейся полосой воды Джон. — Когда мои запасы снова подойдут к концу. Когда мне понадобятся новые чудеса.

— Тогда вы точно вернетесь! — крикнул сэр Джосайя. — Это земля чудес.

Джон рассмеялся и помахал на прощанье

рукой, встав на палубе так, чтобы видеть, как город постепенно исчезает из виду. Ветер и течение подхватили небольшой корабль и понесли вниз по реке, к морю.

«Никогда бы не подумал, — подумал про себя Джон. — С того самого времени, когда я приехал сюда в первый раз. Никогда бы не подумал, что они выживут и построят в лесу такой город, почти столицу».

Новые ухоженные берега реки быстро скользили мимо. Джон посмотрел назад, туда, где отсвет на воде создавал обманчивое впечатление, что ничего не изменилось.

— До свидания, — тихо сказал он стране и женщине, которую когда-то любил.

Апрель 1656 года

Когда тюльпаны начали набирать цвет и приготовились распустить бутоны, Джон вернулся в свой сад, в Ковчег и к своей жене. Повозка прогрохотала через знакомый мостик и въехала на конный двор. Заслышав шум, Эстер выглянула в окно из зала с редкостями, увидела Джона, восседающего рядом с возницей, и бегом бросилась вниз по ступеням, в объятия мужа.

— Конечно, могла бы догадаться, что не пропустишь еще одной весны! Но, по правде говоря, не ожидала тебя раньше середины лета.

— Я уже был готов остаться, да тут подвернулся корабль, который шел прямо домой, — пояснил Джон.

Они разомкнули объятия и взглянули друг на друга, как старые друзья после долгой разлуки. Волосы Эстер под аккуратным чепцом стали почти такими же белыми, как и полотно. Лицо похудело и стало жестче. На нем появились линии горя, которые уже навсегда останутся там. Джон в свои сорок восемь лет выглядел поджарым и в лучшей форме, чем перед путешествием. За дни, проведенные в седле и в пеших походах, он загорел до черноты и сбросил жирок, накопленный за годы спокойного существования.

— Выглядишь прекрасно, вот только волосы поседели, — отметил он.

Она слегка улыбнулась.

— Начала седеть еще до того, как ты уехал, — сказала она. — После смерти Джонни.

Джон кивнул.

— Я заехал навестить его могилу по пути домой. Хотел сказать ему, что вернулся. Я всегда обещал ему, что в следующий раз мы поедем вместе. Кто-то посадил там маленькие нарциссы.

— Френсис, — сказала она. — А когда вырастет вьюнок, она хочет посадить его рядом с могилой твоего отца, чтобы он обвил надгробный камень. Она сказала, они оба должны видеть его.

Они оставили возчика и помощника садовника разгружать повозку и рука об руку пошли к дому. Взойдя на террасу, Джон оперся на перила и осмотрел свой сад.

Клумбы перед домом сверкали цветом ранних тюльпанов, за ними

в саду простирался ковер из желтых, белых и оранжевых нарциссов. Над ними на ветвях вишневых и персиковых деревьев начали проклевываться маленькие розовые бутоны. Ветвились мощные каштаны, на них набухали и лопались, вырываясь из бледно-зеленых чешуек, толстые клейкие почки.

— Как хорошо дома, — с удовольствием сказал Джон. — Что тут нового?

— Я тебе писала, что Кромвель распустил парламент и поставил армию управлять нами?

Он кивнул.

— Ну и как оно?

Эстер пожала плечами:

— Не знаю, как насчет всей страны, но у нас в Ламбете все идет неплохо. Теперь они выполняют работу мировых судей и делают это справедливо и непредвзято. Позакрывали много распивочных, а это только к лучшему. Строже теперь относятся к нищим, попрошайкам и праздношатающимся, а значит, улицы стали чище. Но налоги!

Она покачала головой.

— Выше, чем когда-либо, и теперь они не забывают собирать их. Они — упрямые ребята, и это их погубит. Никто не возражает против запрета субботних игр и плясок вокруг майского шеста, даже против закрытия публичных домов особо не протестуют. Но налоги!

— А мы с прибылью? — Джон любовался обильным цветением сада.

— В растениях — да. — Она проследила за его взглядом. — И если честно, то дела у нас идут совсем недурно. Нам пошло только на пользу, что членов парламента отправили по домам. Сквайрам и сельским жителям делать особо нечего, разве что садами своими заниматься. Генерал-майоры Кромвеля руководят страной, а дворяне в Лондоне сидят без дела, да и в графствах работы для них не осталось. Все, что раньше делали сквайры и мировые судьи, теперь делают офицеры. Все, что им осталось, — это сады.

Джон хмыкнул:

— Нет худа без добра.

— Верно, — напомнила она. — Ведь Кромвель дал стране мир.

Он кивнул.

— Ты видела лорда Ламберта? Что он говорит?

— Был здесь пару недель тому назад, посетил нашу выставку нарциссов. Ему захотелось сделать сад в оранжевом, золотом и желтом цвете, и он решил купить ярко-желтый морозник. Счастливым он не выглядел. Он работал над новой конституцией для страны. Он хотел, чтобы Кромвель стал лордом-протектором с избираемым парламентом. А потом Кромвель назначил генерал-майоров и распустил парламент. Мне кажется, он считает, что все это попахивает тиранией. Но он абсолютно ничего по этому поводу не говорил. Он хранит верность Кромвелю…

— Он всегда остается лояльным, — прервал ее Джон.

— Но заметно, что он в напряжении, — сказала она. — Ему не нравится, что армия поставлена над народом. Он хочет, чтобы правил избранный парламент, а не военные.

Джон обнял жену за талию.

— А ты? — нежно спросил он, коснувшись губами ее чистого чепца. — Ты в порядке?

Она молча кивнула. Он не стал требовать ответа. Они оба знали, что и сейчас, и всегда ответ будет один и тот же — она тоскует по Джонни. Они оба всегда будут тосковать по Джонни.