Земля недоступности
Шрифт:
Риппсгейм говорил еще долго. Он еще несколько раз пытался построить очень нравившиеся ему длинные стройные фразы. Но от волнения они ему сегодня не удавались. Отказавшись от внешнего успеха своей речи, он удовлетворился тем впечатлением, которое произвело ее содержание.
Вопрос об организации дочернего общества вызвал оживленные прения. Было неясно: должны ли нынешние держатели акций автоматически получить право на льготное приобретение акций нового предприятия, или акции могут уйти на сторону, распылиться?
Пришли к тому, что держатели основных пакетов акций Ллойда, являющиеся и членами его совета, приобретают
Вопрос был уже совершенно ясен. Секретарь собирался закончить протокол, как вдруг один из членов совета, худой старик с пушистой седой бородой, поднялся с места. Костлявой рукой он, не спеша, оседлал нос старомодным пенснэ. Раздельно и неторопливо повернулся к советнику Риппсгейму:
— Я прошу, господин председатель, предоставить мне слово.
— Слово имеет граф фон — дер — Риппербах, — предупредительно оповестил советник, делая вид, что он кланяется в сторону графа. В действительности он, нагнувшись, под столом заправлял под жилетку вылезающий язычок манишки.
Граф фон — дер — Риппербах говорил медленно и нудно. Он всемерно от всей души истинного немца приветствовал проект совета и одобрял колоссальные открытия, сделанные экспедицией; ему нравились пирамидальные возможности дальнейшего процветания бессмертной идеи дорогого друга, господина покойного графа Цеппелин…
Присутствующие сделали вид, что они хотят привстать при звуках почтенного имени.
Докладчик переждал секунду и так же нудно и скучно продолжал свою речь. Когда господа члены совета стали было уже принимать наиболее удобные позы в своих креслах, чтобы незаметно вздремнуть под речь маститого графа, до них донеслось шепеляво произнесенное слово: «большевики». Совет моментально встрепенулся. Оказывается, речь шла о том, что Земля Недоступности по сути договоров, заключенных между Германией и Советским союзом, должна быть признана собственностью последнего. По мнению графа, это было неоспоримо.
— До тех пор, пока наше неразумное правительство, руководимое представителями наименее благонамеренных слоев всегда вольнодумствующей интеллигенции, не поймет, что достоинство нашей великой родины требует совсем другого отношения к большевикам, а не расшаркивания перед ними, до тех пор, повторяю, мы не сможем распоряжаться нашим законным достоянием, укрытым в недрах Земли Недоступности.
Неожиданное выступление уважаемого графа заставило собрание потратить еще целых три часа на обсуждение вопроса. При этом, по разъяснении наиболее авторитетов ных членоз совета, собранию стало очевидно, что основная опасность заключается вовсе не в том, о чем говорил граф Риппербах. Основным препятствием к осуществлению блестящего плана советника Риппсгейма являлись претензии, заявленные
— Вот это много серьезнее. В первую голову нам нужно добиться аннулирования именно этих претензий. А большевики… Пфе… я думаю, что они даже не станут настаивать на своих правах. У них слишком мало средств для их реализации. Во всячом случае, это уже дело нашей дипломатии… Да, я так думаю, — уверенно закончил маленький толстый блондин с пушистыми усами. Он брезгливо оттопырил мясистые губы и еще раз пренебрежительно бросил:
— Да, большевики — это не серьезно… пфе.
На этом заседание и кончилось. Члены совета загремели тяжелыми стульями с высокими готическими спинками. Оправляя шелковые лацканы, они затрясли птичьими хвостами фраков к выходу.
7. ГЕРМАНСКИЙ УГОЛЬ
Шнейдер со стоном повернулся на другой бок. Тонкие ремни больно резали скрученные за спиной руки. В висках молотками стучала кровь от тяжелого угара, стлавшегося по полу из дверей чулана.
Шнейдер с ненавистью оглядел молодого охотника, неподвижно сидящего у дверей При всяком движении офицера охотник настороженно привставал, хватаясь за рукоятку ножа.
За дубовым столом против Шнейдера спокойно сидел Хансен. Он был свободен. Ему была предоставлена возможность общения с Великим. Но Шнейдеру под страхом смерти было воспрещено обращаться к кому бы то ни было. Он с завистью прислушивался к мягкому голосу Хансена, на ломаном русском языке разговаривающего с Великим.
Великий смотрел немигающими глазами на старого путешественника. Временами он поднимал руки и усиленно тер виски.
— Болит… как болит, — медленно говорил он. — Ты первый… да, я хорошо помню: ты первый, кто понял мои слова… кроме Анны… Анна… если бы ты ее знал.
Глаза Великого расширялись и бессмысленно останавливались на лице собеседника. Хансен с трудом выдерживал немигающий взгляд огромных голубых глаз. Он обратил внимание на то, что эти глаза не по возрасту свежи и чисты. Только временами взгляд их делался тяжелым; казалось, что глаза сами темнеют и делаются, тусклыми.
Хансен пользовался каждым удобным моментом, чтобы задать один и тот же вопрос:
— Попробуйте припомнить, кто вы?
Великий задумчиво качал головой:
— Я же сказал уже, что я Великий советчик… Я послан сюда Единым Светлым для того, чтобы вывести на большую дорогу живущих здесь пасынков природы… Они сначала думали, что я сумасшедший, это им сказали мои матросы, ха — ха — ха… Но матросы за это дорого заплатили. О, очень дорого… Что вы говорите? Как звали матросов?.. Не знаю… Кажется, это были духи третьего класса… Такие маленькие деревянные щепочки. Иногда их делают еще из кусочков камня. Вы знаете? Подойдите сюда поближе…
Великий впился цепкими пальцами в плечо Хансена.
— Я всем им велел снять головы. Ха — ха — ха, духи — и вдруг без голов. Какие же это духи!
Великий неуверенно сделал шаг в сторону лежащего на полу немца, но от слабости покачнулся и сел на лавку.
— Я еще не могу ходить… Он лишил меня ног… Но скоро я снова буду крепким и молодым, вы знаете, я это уже нашел… Послушайте, вы мне открыли уже многое, но я забыл спросить у вас, кто этот вот?
Он кивнул в сторону Шнейдера.