Земля недоступности
Шрифт:
Слово «большевики» перестало быть чужим и колючим. И когда Вылка уверенно заговорил о советской Земле Недоступности, Оленных принял это как решение, уже давно оформившееся у него самого, подготовленное многодневной трескотней морзиков в ушах.
Радист серьезно поглядел по очереди на проводников. Опасливо заглянул в проход. Долго полушепотом он рассказывал им о затяжных, сложных и трескучих дипломатических боях, шедших на материках из — за Земли Недоступности.
Михайло ожесточенно скреб лохмы бороды. Вылка внимательно, не мигая,
— Циво здеся делать?
— Да, завернулось, — задумчиво заметил Князев, — одначе я так полагаю, што нет у них возможности отменять советский закон. Коли Калинин объявление делал, што всякая земля наша, то значит так тому и быть. Небось, не оттягают.
— В том — то и дело, ребята, — взволнованно зашептал Оленных, — до сих пор так водилось, что в этих самых полярных краях земля того, кто на ней флаг воткнул. А русского, то есть я хотел сказать, советского флага тут не бывало допрежде, чем они свои повтыкали.
Михайло засмеялся:
— Ну, этта чепуха. Ежели в одном флаге дело, мы с Илькой сейчас такое полотно водрузим, ажио чертям тошно станет. Ты как думаешь, Илья?
— Отчего не мозна? Флагу мозна исделать.
Федор возразил:
— Дело, конешно, не только во флаге. Коли они уже спор, склоку затеяли, так надо этот флаг и защитой подпереть. А какая у нас защита? Вы двое не вояки. Они сюда столько аэропланов нагонют, што ахнуть не успеете, весь остров заполонят.
— Ну, полонить — то тут нечего, — скептически заметил Князев.
— Это вы, земляк, бросьте, — вразумил радист, — есть за што и даже очень. Вон, што ни день, такие радио шлют, что дух вон. Они здесь такого накопали, что всем сразу земля надобна сделалась. Я, конечно, судить не могу, но так мне сдается, что очень важный пункт по воздушной стратегии этот остров. Ну, а норвежцам, тем, конешно, только уголь нужен. Из — за этой стратегии склока между Штатами и Германией начинается. Воздушный газ гелиум здесь открыли. Значит, ежели сюда дирижибли ставить, вот такие как наш, то отсюда можно таких дел по всему берегу Сибири делать, што жуть. Даже на Тихий океан, газеты у них пишут, отсель влиять возможно.
— Н — да, вот так дела, мне и невдомек, — задумался Михайло. — Тогда понятно, што они и самоедиков — то энтих прижмали. Значит, остров во што бы ни стало им в руки взять надобно… Ну, а што, ребятки, ежели нам им ножки — то подрезать? Ахнуть бы радио в Москву, што, так и так, открыта, мол, нами, советскими промышленниками, новая территория для советского государства, и просим мы прислать нам подмогу, как нас только двое и не могем мы, значит, с иностранным буржуазным капиталом на этой земле совладеть. Как вы полагаете, пришлют нам — то, ай не пришлют?
— Зацем не прислать? Прислют, — уверенно сказал Вылка.
— Пришлют, пришлют, — передразнил его Михайло. — Надо сперва в расчет взять, чего пришлешь — то. Сюда никакой пароход не пролазит. Ерапланами
Оленных радостно шлепнул себя по лбу:
— Стоп, земляки, вспомнил. Да ведь тут где — то советский ледокол быть должен. Стучали в сводках, што будто идет сюда с Владивостока ледоколище. Первый в мире. Новый построен. Лед ломает самый што ни на есть крепчайший.
— «Красин», што ли? Так он не новость какая, — скептически спросил Михайло.
— Нет… Дай бог памяти — то… Вона «Большевик» и есть.
При этом известии Вылка даже привскочил.
— Сюды ходит? — возбужденно уставился он на радиста.
— Нет, он на выручку двум пароходам. Их льды затирали. А только этот тут где — то, не так подалеку.
Михайло решительно поднялся. Он повернулся к Вылке:
— Вот што, Илья, как ты есть лицо советское, давай радию катать. Пущай с Москвы энтот ледокол к нам ворочают.
Вылка оживленно засуетился:
— Писы, Миша, писы.
Оленных остановил их:
— Постойте, братцы. Пока ледокол — то дойдет, ведь здесь с дирижабля остров на карту снимут. Самоедов ваших в поселке поизведут, и поминай, как звали.
— Не, так не мозна. Самоедов трогать не мозна. Мы позволять не станем, — загорячился Вылка.
— А как ты это не позволишь — то? — крутнул бородой Михайло.
— Ты думать долзон, как такое делать. А только не мозна самоедов свести.
— Ин ладна, сейчас додумаем. Покуда гони радию, Федор… А только вот што ты мне наперед скажи. Пошто ты это дело с нами затеял, коли ты чужак? Сказывал, в Россеи сколько годов — то не бывал. Значит, не советский ты?
Оленных упрямо выставил голову:
— Сибиряк я, братцы. Не могу больше без Сибири. Советская стала Сибирь. Знать и мне советским становиться.
— Так, значит, в нашу веру переходишь?
— Перехожу, — потупился Оленных, — вот крест могу дать.
Он размашисто перекрестился.
— Это ты брось. В большевиках кресты отменены. Тут, брат, все делом доказывается, а не крестами. Заслужить на доть.
— Я, братцы, заслужу.
— Ну, коли заслужишь, октябрины, значит, сегодня.
Оленных удивленно посмотрел на Михайлу:
—< Это што же такое?.
— А это в большевиках заместо крестин. Октябрины значит. А покуда давай — ка скоро радию писать.
Под диктовку Князева Оленных быстро выводил на бланке латинскими буквами:
Москва. Калинину. Земля Недоступности в полной власти буржуазных элементов, затесняющих местный самоедский пролетариат. Вплоть до кровопролития. Предлагаем выслать немедленную революционную помощь ледоколом «Большевик», либо дирижаблями. Всех представителей международного капитала, самочинствующих на советской земле, можем с помощью советской силы арестовать и предать революционной законности.